Шрифт:
1
Вечерело. С Волги дул приятный прохладный ветерок, насыщенный влагой. Ковер прибрежной травы волновался под его легкими порывами, а падающие лучи заходящего солнца создавали впечатление, что тут живое существо, которое безмятежно нежится на мелководье. Оно словно изгибало спину в такт набегающим на него волнам и звучало шелестом травы и плеском воды. В этом месте река делала крутой поворот, постепенно размывая своим течением высокие берега. Особенно пострадал правый берег, который местами далеко навис над рекой и грозил в нее обрушиться, но реке это было безразлично – она величаво и безмятежно несла свои воды.
Сергей любил это время дня. Он часто приходил сюда и сидел на берегу, мечтательно слушая звуки природы. Раньше он не замечал в себе лирического настроя или просто не обращал на это никакого внимания, а теперь он был не прочь остаться в одиночестве и поразмышлять о смысле жизни и бытия. Такую большую реку он увидел только здесь и впервые. Она каждый раз завораживала его, когда он приходил сюда любоваться ее течением. Вот и сейчас он сидел почти у самой воды, спустившись с крутого берега. Военная форма подчеркивала его стройную крепкую фигуру. Рядом лежали кирзовые сапоги, а поверх их сушились портянки. Сергей, опустив ноги в воду, мечтательно поднял голову. Он любил предоставлять свое лицо солнечным лучам. Их тепло напоминало ему о множестве приятных вещей.
Военный учебный центр, где Сергей обучался на радиотелеграфиста, располагался в большом гарнизоне на краю небольшого, но красивого городка, где дислоцировались несколько воинских частей различных родов войск. За городом располагался огромный военный аэродром, который усиленно охранялся, как сверхсекретный объект. В гарнизоне находились и летные подразделения, именуемые «летуны», и строительный батальон – стройбат или «солдаты лопаты», и автомобильная часть – автобат или «ездуны», и даже военная прокуратура – «чернушка» с «красными петухами».
Часть, в которой служил Сергей, относилась к радиотехническим войскам. Здесь были подразделения противовоздушной обороны со своими радиолокационными станциями – «глазуны» и радисты, к которым относился Сергей – «стукачи». Сергей, попав на службу, испытал шок от армейской действительности. Воспитанный на патриотической программе «Служу Советскому Союзу», он никак не мог представить, что его может ожидать. Поэтому первая встреча с воинской службой была совсем безрадостной. Их прямо с поезда привезли в расположение части, в которой они должны были проходить курс молодого бойца, называемый почему-то врачебным словом «карантин», и принимать присягу. Вечером в расположении учебного взвода, куда они были определены, их встретили весьма неприятные личности. Как выяснилось позже, это были «дембеля», почему-то все поголовно обритые наголо. Их единственным приветствием было:
– Вешайтесь, салабоны. У вас впереди два года или семьсот двадцать дней, а мы завтра домой!
Это напутствие тогда вконец испортило всем настроение, которое и так было подавленное. Восемнадцатилетние ребята, в большинстве своем из сельской местности, которых насильно оторвали от дома и поместили в чужеродную среду, пребывали в стрессе. Вся окружающая обстановка была какой-то недоброй, неуютной и совсем не похожей на привычную домашнюю обстановку. Еще эти слухи о предстоящей «дедовщине», то бишь неуставных отношениях, будоражили всем воображение. Сергей, считавший себя человеком неробкого десятка, и то тогда основательно испугался. Эти невеселые мысли о предстоящих семистах двадцати днях навечно врезались в память и отравляли спокойное течение жизни, но люди, как оказалось, привыкают ко всему. Присягу они приняли уже практически влившись в армейский распорядок. Только остались воспоминания об изматывающем холоде. Май в средней полосе России тогда выдался очень холодный, а в частях уже перешли на летнюю форму одежды. Вот они и стояли в строю, стараясь не стучать зубами, в одном хлопчатобумажном обмундировании, мечтая только об одном – быстрее согреться и плотнее поесть.
Сергей запомнил приступы изматывающей изжоги, которая появлялась вечерами, уже в кровати. Она словно огнем заполоняла все внутренности, не давая спокойно спать. Организм очень тяжело привыкал к армейской пище, которая ни в какое сравнение не шла с домашней. Подружиться ребята друг с другом практически не успели, и после присяги их распределили по разным частям.
Сергею повезло.
Командир роты затеял прослушивание, и тут вдруг выяснилось, что этот самый слух у Сергея есть, так что он попал в учебку. Это означало, что еще как минимум полгода он будет служить только с ребятами своего призыва. Полгода в армии – это огромный срок. Армейский срок всегда пытались сравнивать с тюремным сроком. Находили много сходства в порядках, в изолированности от внешнего мира, в значимости местных авторитетов, но это все было не то. Армия всегда отличалась от тюрьмы. В ней была своя изюминка, свой шарм. Это был свой, не идущий ни в какое сравнение, корабль с командой умалишенных. В учебке, куда попал Сергей, было не так-то легко, как казалось в начале. Ему никак не давалась азбука Морзе, но он с упорством старался ее освоить.
Еще немного поболтав ногами в воде, Сергей взглянул на часы и начал собираться. До вечерней поверки осталось совсем немного времени, а тут он находился практически в самоволке. Быстро добежав до забора, он пролез сквозь разорванное колючее заграждение и оказался на территории части. Его, как всегда, никто не заметил, и он спокойно вернулся в расположение своего учебного взвода. Курилка, которая располагалась рядом с входом в казарму, была наполнена солдатами, которые обсуждали последнюю новость – опять из их взвода выделяли наряд на кухню, на чистку ненавистной картошки. Появившийся неожиданно сержант Фурсанов быстро угомонил всех и приказал строиться в казарме для поверки.
Сам сержант был по отцу узбек, а по матери русский, но черты лица были у него как у настоящего узбека. Хотя Советский Союз был многонациональной страной, в армии представителей Средней Азии не любили. Они, попадая на службу, старательно изображали из себя полных идиотов. Это выражалось в том, что на первом году службы они утверждали, мол, моя твоя не понимает, а на втором году – что по сроку службы ничего делать не положено. Конечно, были и исключения из правил. Среди них попадались и нормальные мужики, к которым и относил себя сержант. Он очень комплексовал по поводу своей национальности и из-за этого старался быть строгим и злым. Это у него получалось хорошо. Его боялись и не любили как командира, но уважали как человека и за глаза называли «узбеком».
Вот и сейчас, вальяжно прохаживаясь перед шеренгой солдат, он вглядывался в каждое лицо, называл фамилии тех, кто пойдет сегодня на кухню. Всего набралось восемь человек. В их число попал и Сергей, которого это не очень обрадовало. Этот наряд был сущим кошмаром для них, потому что требовалось перечистить картофель на весь огромный гарнизон.
Нехотя собравшись, они обреченно отправились в столовую. Там их уже ждали.
Тощий, как циркуль, прапорщик, появившись в дверях кухни, заорал:
– Что вы тащитесь, как беременные коровы. Давайте быстрее за работу.
Сергей первым зашел в моечную комнату и опешил. Неприлично мелким картофелем были наполнены три большие чугунные ванны и еще насыпана гора в углу комнаты, прямо на полу, а вокруг колыхался плотный темный ковер из тараканов. От них исходил тошнотворный запах.
– Я такого еще не видел, и вонь эту не забуду никогда! – возмутился Николай Бубнов. – А картофель какой? У нас под Саратовом таким даже свиней не кормят.