Сирота
Шрифт:
Приехал Шурка.
* * *
Здоровый, сильный Шурка постепенно втягивался в колхозную работу на положении взрослого и становился как бы главой семьи, хотя сам признавал за старшего во всем только Павла. Шурка не удивлялся, не обижался на то, что вот он и зимой и летом делает все, что положено по хозяйству и до колхозным нарядам, а Павла зимой дома нет, а летом он хоть и живет дома, но вроде как на курорте. Более того, Шурка теперь относился к своему старшему брату даже почтительнее, чем раньше. Он не только уважал его, он даже восхищался им. А то, что брат имел право ничего не делать с утра до вечера и день за днем, вызывало
Просить и ходатайствовать за своего брата - в этом никакого унижения для себя и для своего отца Шурка не видел. Если бы речь шла о нем самом, Шурка никогда не ссылался бы ни на какие семейные и хозяйственные затруднения, а о своем собственном сиротстве он вообще не думал. При чем тут...
Шурка прошел в кабинет директора, куда показал ему Павлик, в конце длинного светлого коридора с желтым, протертым изрядно полом, искоса оглядывая на ходу яркиe стенные газеты, географические карты и лозунги о борьбе за молоко и масло, за лен и силос, о подготовке к весеннему севу на колхозных полях. Он не робел, не пригибал голову, не сторонился встречных ребят и девушек, шел свободно в своем рабочем пиджаке и кирзовых сапогах, держа кепку в руке. Он даже не спрашивал себя, зачем идет к директору школы, в которой обучается его брат. Раз позвали - значит, надо. А робеть? Что ему робеть - он же не учится здесь и никогда не будет учиться, это не его доля. Его доля землю пахать. Он же пробовал учиться... А землю он любит. Да и нельзя оставлять ее совсем без хозяина. Бесхозная земля рожать не будет. Надо, чтобы земля не осиротела.
– Тебе что нужно?
– мельком взглянув на Шурку, спросил загорелый, прокопченный директор.
Шурка его сразу узнал - директор школы много раз приезжал в деревню в роли уполномоченного райкома и райисполкома либо от сельсовета по разным кампаниям и налоговым обложениям и сборам.
– Почему не на занятиях?
Шурка прикрыл двухстворчатую дверь, обошел широколистый фикус, возвышающийся в кадушке на табурете, и предстал перед зеленым письменным столом, на котором были и стопки тетрадей, и книги, и глобус, и микроскоп, и желтая из деревянных палочек модель типового скотного двора.
– Я Мамыкин.
– Что Мамыкин?
– У вас учится мой брат. Меня приглашали.
– Простите... Тэк-тэк-тэк. Вы старший брат Павла Мамыкина? Тогда давайте поразговариваем.
– Я его младший брат,- смутился Шурка.
Директор стал медленно подниматься со стула, словно откуда-то издалека возвращался на землю.
– Тэк-тэк-тэк... Значит, вы его младший брат. Очень хорошо! Ну что ж, очень хорошо!
– Вы меня приглашали?
– Да! А бабушка?
– Бабушка не может - стара, слаба.
– Тэк-тэк, очень хорошо! А как у вас дела идут предвесенние?
– Да ничего, идут. Только семян придется прикупать. Недавно стали проверять сусеки, а там - мыши, много семенного овса поели. И льносемян не хватает. Сейчас вся надежда на лен. Ставку на лен делаем!
Директор начал разглаживать свои усы, оттягивать их книзу, словно они мешали ему получше разглядеть стоящего перед ним гражданина.
– Тэк-тэк... Очень хорошо! А со скотом как? Падеж в этом году был?
– Падежа не было,- отвечал, как на уроке, Шурка.- Мы что в этом году сделали? Мы на зиму наготовили возов пятнадцать веточного корму. Помогло!
– Тэк, очень правильно сделали!
– Да что уж тут правильного, если скот приходится хворостом кормить, а трава нескошенная под снег уходит?
– Это интересно!
– вроде как обрадовался директор.- Не успели скосить?
– Каждое лето не скашиваем. А и скосим, так сено гниет на месте, неубранное. Бабушка моя говорит, что бог наказывает. Лучше бы уж разрешили для своих коров хоть понемногу корму заготовить, а то и свои коровы голодные стоят всю зиму.
Директор потянул усы книзу.
– Выходит, что вы хотите в первую голову кормить своих личных коров? спросил он.- А как это называется на нашем языке, товарищ Мамыкин? Слыхали вы что-нибудь о частном секторе в народном хозяйстве?
Шурка не смутился, ответил:
– Коровы не виноваты, что они в частном секторе. Они ведь не в чужом государстве, все советские. И молоко от них пьют не буржуи какие-нибудь, а свои люди. А получается, что ни колхозных, ни своих коров не кормим. Вон какие они стали теперь, от овец не отличишь, разве это коровы - выродки. Сердце кровью обливается, как посмотришь на их жизнь.
– Это у кого сердце кровью обливается, у вас, что ли?
– И у меня. Что я, не человек?
– А председатель ваш куда смотрит?
– Что председатель? Он все помощи ждет. Если б он меньше на советскую власть надеялся, может, лучше было бы. Сам бы думать начал, и скот бы меньше скудался. И свиньи у нас голодают, жалко смотреть.
– Тэк-тэк!..
– Есть у нас такая Нюрка, маленькая девчонка, Молчунья. Ее поставили на свиноферму. А зимой свиньи от голода - совсем как дикие звери. Все деревянные кормушки изгрызли. Нюрка каждое утро уходит из дому и с матерью прощается, потому что боится: схватят ее когда-нибудь свиньи и съедят. И падеж каждую зиму. Тогда что Нюрка придумала? Стала собирать конские свежие яблоки и кормить ими свиней. Навалит полное корыто, чуть посыплет отрубями да перемешает, и свиньи жрут на доброе здоровье. Падеж прекратился. В районной газете - читали, наверно?
– целая страница была напечатана, как в нашем колхозе свиное поголовье сохранили. Нюрка делилась своим опытом.
– Изобретательная девушка!
– восхищенно сказал директор.- Правильно сделала, молодец!
– Конечно, правильно сделала. И молодец - тоже правильно. Только про такую правду лучше бы в газете не печатали. Свиньям и то стыдно было...
И вдруг директор спросил:
– Вы, случайно, не бригадир, товарищ Мамыкин? Не председатель колхоза?
Шурка сразу осел, застеснялся.
– Почему вы не учитесь, молодой человек? Как тебя звать?
– Александр.
– Так почему же ты, Александр, не учишься?
– Павлик учится.
– Павлик?
– Да.
– А ты что?
– А я уж буду на земле.
– Вот для земли-то и надо бы учиться.
– Нельзя мне, Аристарх Николаевич.
– - Тэк! Не понимаю. А ну-ка, садись, Александр!
Шурка сел на стул под фикусом.
– Не понимаю,- повторил директор.
– У нас так ведется, Аристарх Николаевич: если всем учиться нельзя старший учится. И бабушка хочет, чтобы Павел выучился, скорее помощь придет.
– Значит, бабушка за Павла стоит?