Сирота

Яшин Александр Яковлевич

Каторжная это была работа! А вот не стало своего льна, и затосковала Анисья по этой каторге. Много лет стан валяется на повети, ни для чего не нужный, молодым даже незнакомый, по ночам сидят на нем куры, зимой косы да серпы висят на крюках.

Давно уже лен сеют только на колхозной земле и трестой сдают на завод. И хоть лен этот колхозный, и прясть его Анисье не доведется, и масла льняного от него не будет, а все-таки это лен. Не может Анисья спокойно смотреть, если обходятся с ним не по-хозяйски, без души, без соображения.

– Пришла машина-то?
– спрашивала она Шурку чуть ли не каждый день.

–

Нет еще, бабушка.

– Начинайте, нечего тянуть! А там видно будет.

С разрешения Прокофия Кузьмина лен начали теребить вручную. И только тогда полностью обнаружилось, до чего же он был засорен. Соломку выбирали по щепотке, а когда оборачивались, казалось, будто на полосах ничего не изменилось: по-прежнему густая сочная трава, осот и всякие колючки до колена покрывали землю густым зеленым слоем.

Работа шла медленно, женщины нервничали, ждали из МТС льнотеребилку. А пришла льнотеребилка, зашумели еще пуще: старая, проржавевшая, плохо налаженная машина больше путала, чем теребила. Соломка перемешивалась с сорняками и ложилась на полосу в таком неприглядном виде, что к ней страшно было подступиться.

Машину остановили.

Шурка сказал:

– Артель "Напрасный труд". Да еще натуроплата. Вот и получится: с одной рожи сдерем по две кожи. Надо бы председателя сюда.

– А что председателя?
– наперебой заговорили женщины.- Он сам против. "Только деньги, говорит, выбрасываем. Лучше бы, говорит, ребятишек из школы, которые постарше, привезти на подмогу".

– Не управимся руками, бабы,- встревожилась звеньевая Клаша.

– Так и эдак не управимся, зато хоть лен цел будет. Механизаторы из МТС, молодые ребята, стояли рядом, курили, слушали.

– Что будем делать?
– спросил их Шурка.- Сами видите.

– Видеть-то видим, только наше дело маленькое.

– Может, где почище участки есть, поищите.

– Нам приказано, будем теребить все подряд.

– Не дадим!
– сказал Шурка.

Ребята заглушили трактор и ушли в деревню, в магазин.

Женщины разобрали остатки льна после теребилки и, не отдыхая, принялись за работу вручную.

В это время в поле заскочил на мотоцикле корреспондент районной газеты - бойкий парнишка в кожаной куртке, в защитных очках.

– Здорово, бабы!
– закричал он, еще не успев слезть с мотоцикла.- Как трудитесь?

– Здорово, мужик!
– ответили ему.- Становись, помогай.

Корреспондент бросил мотоцикл на пласт у обочины дороги, подошел и со всеми поздоровался за руку. Руки у женщин были зеленые по локоть. Весело пожимая ладони, корреспондент называл себя всем поочередно: "Вася!", "Вася!", "Вася!". Только Шурке отрекомендовался иначе: "Василий Вениаминыч!"

– Ты бригадир?
– спросил он Шурку.

– Вот звеньевая,- указал Шурка на Клашу.

Василий Вениаминыч повернулся к Клаше, расставил ноги, как перед утренней зарядкой, шире плеч и спросил коротко:

– - Прогнали механизаторов?

Клаша испугалась.

– Мы их не трогали, они сами ушли.

– Я из газеты!
– сказал Вася.

Клаша испугалась еще больше, стала оправдываться:

– - Пальцем не тронули. Только вы сами видите, ленто какой и машина, видите, какая.

А Шурка вдруг взял да и брякнул:

– Верно, прогнали!

Василий Вениаминыч резко повернулся к Шурке, повторил:

– Я из газеты!

Но на Шурку это не подействовало.

– Вот и поезжайте к ним,- сказал он.- Ребята теперь в деревне с горя, наверно, водку хлещут.

Через три-четыре дня в районной газете появилась Васина статья: "Антимеханизаторы в колхозе "Красный Боровик".

* * *

Директору школы Аристарху Николаевичу было предложено из района срочно выехать в качестве уполномоченного в колхоз "Красный Боровик", ознакомиться на месте со всем, что там происходит, принять исчерпывающие меры и доложить..

Аристарх Николаевич с удовольствием передал свои уроки другому преподавателю и в седле на сельсоветской расхожей лошаденке приехал к Прокофию Кузьмичу.

С тех пор как колхозная деревня подверглась организованному нашествию всякого рода уполномоченных - районных, областных, республиканских - и всевозможных заготовителей, агентов, толкачей, прошло времени немало, и Прокофий Кузьмич хорошо научился ладить с ними. Поначалу, когда уполномоченные еще отличались горячностью, неудержимой страстью вмешиваться не в свои дела, проводили общие собрания, а на худой конец - собрания актива, давали нагоняи, писали докладные, в общем, добросовестно и решительно выполняли все поручения, с которыми их посылали,- хлопот с ними было много. Приехав в деревню, такой уполномоченный обычно устраивался на жительство не у председателя колхоза и не у секретаря партийной организации, не у главного бухгалтера или кассира, а в неуютной колхозной конторе, в избе-читальне, спал на раскладушке либо на жесткой скамье, прикрываясь собственным плащом, питался чем попало, расплачиваясь наличными за каждый съеденный кусок хлеба, а то еще находил приют в какой-нибудь крайней избе рядового колхозника, обязательно рядового, да выбирал который поразговорчивее, потороватее, чтобы сразу выведать от него все колхозные новости, и чем народ живет, и чем дышит.

Трудные это были времена для Прокофия Кузьмича.

Но с той поры жизнь в районе изменилась, нервозность улеглась, и уполномоченные стали иными, многие из них пообтерлись, да и сам Прокофий Кузьмич стал мудрее и опытнее в делах руководства - и ему, как правило, удавалось избегать былых резкостей в отношениях с ними. Теперь Прокофий Кузьмич заранее определял для себя, с какими уполномоченными как следует ему держаться. При одних он был спокойно-строг, немногоречив, соблюдал достоинство, даже напускал на себя важность, на других просто ворчал, что мешают работать, ссылался на перегрузку, а кого-то сразу усаживал с собой в тарантас, катал по полям, завозил на пасеку отведать колхозного медку, а дома поил водкой.

Директора школы Прокофий Кузьмич всегда немного опасался. Но на этот раз Аристарх Николаевич подъехал не к конторе колхоза, а к его дому значит, никаких причин для тревоги не было.

Завидев из окна верхового и опознав его, Прокофий Кузьмич вышел из дому, застегивая на ходу широкий пиджак на все пуговицы. Вслед за ним на крыльцо выкатился злобный лохматый комок - комнатная собачонка - и с лаем метнулся под ноги лошади.

– Колхозный привет шефу! Здравствуйте, Аристарх Николаевич!
– заговорил Прокофий Кузьмич, спускаясь с крыльца навстречу гостю и протягивая ему руку издалека.- Брысь, проклятая!
– крикнул он на собаку, как на кошку.