Сирота
Шрифт:
– Так вот и качают,- начал объяснять Михайло Лексеич, подойдя к медогонке.- Видите, в бочке вроде ветряной мельницы. Вставишь в эти крылья рамки с сотами и крутишь и крутишь, мед разлетается по стенкам бочки и стекает на дно.
Дед взялся за металлическую ручку и раскрутил мельницу до свиста, до стука.
Ребята отступили.
Павлик заметил:
– Значит, не качают, а вертят.
– А сейчас я вас медом угощу!
– сказал Михайло Лексеич и, подняв западню, неторопливо спустился в подполье.
– Ну и старик!
– прошептал Павлик Шурке.- Никогда бы он нас раньше сюда не пустил.
– Он добрый!
– не согласился Шурка
– Добрый!
Михайло Лексеич вынес из подполья подойник со старым, засахарившимся медом вместе с обрезками вощины и поставил перед ребятишками.
– С батькой-то вашим мы на охоту вместе хаживали. Хороший был парень! И матка ничего, бог ее прибрал.- И дед вздохнул.
Ребята начали сосредоточенно жевать сладкий воск, складывая выжеванные куски на подоконник.
– А мед качать будешь?
– Сейчас начну. Только вы домой пойдете, а то пчелы искусают.
– Мы ничего не боимся.
– Хвастунишки,- ласково сказал старик.- Ничего не бояться нельзя. Надо бояться.
За стеной избушки послышался говор. Старик насторожился, встал и открыл дверь. Прямо против входа стояла кучка ребятишек, сверстников Павлуши.
Некоторые, что потрусливее, тотчас шагнули в кусты.
– Вам чего надо? Опять пришли?
– крикнул им Михайло Лексеич, и вся ласковость в голосе его исчезла.
– А им чего надо?
– дерзко ответил кривоногий, худосочный мальчишка лет семи-восьми в солдатской пилотке и кивнул головой на Шурку и Павлушу.
– Не твоего ума дело.
– Моего!
– Трепки захотел, разбойник?
– спросил дед.
– Меду захотел!
– A потом разговоров не оберешься. Давно ли я давал тебе меду?
– Давно!
– Ну и хватит, а то брюхо заболит.
– Дай меду!
– Вот я тебе дам меду. Штаны спущу да крапивой!
Ребятишки скрылись в лиственной рощице.
На полушубке завозилась курносенькая Нюрка, привстала, потерла ручонкой глаза, нос, и медовые пальцы ее склеились в кулаке.
– Спи, спи, чего ты, внученька?
– снова ласково заворковал дед.
– Не хочу спать,- сказала Нюрка.
– А меду хочешь?
– Не хочу меду.
– - Так приляг еще. Разбудили тебя эти разбойники?
Скоро ушли с пасеки и Павлик с Шуркой. По дороге Шурка думал и говорил только о пасеке.
– Я бы всю жизнь пчел обхаживал и спал бы здесь!
– Ну да?
– сказал Павлик.- Нажрался бы раз до отвала меду - и все.
– Тут жить хорошо, красиво,- продолжал Шурка.- Выйдешь из избушки и смотри во все стороны.
– Ну да, во все стороны,- опять не согласился Павлик.- Видел, как он ребятишек во все стороны?
– Он добрый!
– твердо заявил Шурка.
– Ладно, добрый,- не стал спорить Павлик.- Мы теперь всегда мед есть будем!
* * *
В школу Павлик и Шурка поступили одновременно - Павлуша с запозданием года на два, а Шурка на год раньше, чем следовало, и учиться Павлуше было легко, а Шурка отставал. Зато, не в пример Павлику, он рос крепышом, круглолицым, устойчивым на ногах, почти никогда не простужался, не болел ни насморком, ни гриппом. Павлик же был длинен, худ, часто кашлял, из-за постоянных насморков привык держать рот открытым, отчего видом своим вызывал жалость и казался иногда простачком, хотя не был ни глуп, ни простодушен. Незаметно сложилось мнение, что Павел создан для ученья, для умственного труда, а Шурка - для земли, для деревни, и когда братья окончили свою деревенскую начальную школу, все решили, что старший должен учиться дальше, а Шурка будет работать в колхозе: нельзя же бабушку оставлять одну. Шурка смирился с этим.
Павлика отвезли за двенадцать километров в село, где была семилетняя школа. Отвез его сам председатель колхоза, устроил на постой у своих дальних родственников, сказал, чтоб не сомневались - никакая услуга за ним не пропадет, а в крайнем случае бабка Павлуши будет платить им по десятке в месяц за хлопоты; потом отвел Павла к директору школы и от имени правления колхоза попросил, чтобы директор не оставлял сироту без присмотра и без своего человеческого внимания.
– Смену себе готовлю!
– сказал он.- Нам самим поучиться как следует не довелось, так пусть хоть наши ребятишки выучатся. Вот о них и хлопочу.
– Тэк, тэк, понимаю, Прокофий Кузьмич,- сказал директор.- Хорошее дело - забота о смене.
– А как же! И о людях заботу проявляем. Это уж как положено. Семья бывшего фронтовика...
– Хорошо это,- повторил директор и улыбнулся.- Только, надо полагать, у вас есть ко мне еще какое-нибудь дело? Попутное, так сказать?
Директор был широкоплечий мужчина, усатый и загорелый настолько, что казался прокопченным насквозь. Он достаточно хорошо знал председателя колхоза Прокофия Кузьмича и не поверил, что тот может приехать за двенадцать километров только ради устройства на учебу какого-то сироты. В течение многих лет учителя и старшеклассники каждую осень проводили на колхозных полях, а не в классах,- жали рожь и овес серпами, теребили лен, копали картошку, вывозили из скотных дворов навоз и раскидывали его под плуг, делали многое такое, что требует простой физической силы. Нередко работа находилась для них и весной. Председатели колхозов и в первую голову Прокофий Кузьмич утверждали, что это и есть соединение учебы с производственным трудом, учителя же объясняли все проще: в колхозах не хватает рабочих рук. Сам директор школы любил физический труд больше, чем занятия у классной доски,- он преподавал математику,- и охотно соглашался выводить на поля всю школу.
Гостя он принимал в своем кабинете; над письменным его столом широко раскинулись зеленые листья фикуса.
– Так какое же попутное дело привело вас в нашу даль в уборочное время?
– спросил он Прокофия Кузьмича и потянул себя за усы книзу - такова была его привычка.
– Попутное дельце, конечно, есть, нельзя без попутного дельца,согласился Прокофий Кузьмич.- Вы нас выручали частенько, я не отрицаю. Может быть, и в этом году выручите?
– А кто будет смену вам готовить?
– улыбнулся директор, хотя обоим уже было ясно, о чем и как нужно договариваться.- Самим поучиться не довелось, так пусть хоть ребятишки поучатся, так ведь?
– Так-то оно так, Аристарх Николаевич, конечно. Но все-таки и без практики ребятам не ученье. Да и вам что за жизнь без работы - вон вы какой детинушка! А я бы грузовичок послал за вами немедленно.
– На сколько вы человек рассчитываете?
– Да сколько грузовик подымет.
– С райкомом договаривались? Или с районе?
– Вот ведь вы какой, Аристарх Николаевич! Неужто мы сами не сумеем столковаться: вы - директор, я - председатель?.. Сумеем и должны, я так полагаю.
– Тэк, тэк, тэк!
– все еще как бы упорствовал директор.- Вы председатель, я - директор, все так. Только односторонние у нас обязательства, вот что плохо. Мы вам - рабочую силу, а вы нам - ничего. А на заре революции в школах наших горячие завтраки и даже обеды были.