Сирота
Шрифт:
— Вызвать нетрудно, только вдруг это пустяки какие, а я буду допрашивать… — Она подняла голову и встретилась взглядом с Викентием Павловичем. — Как по-вашему?
— Что такое? — досадливо поморщился он, взглянув на дотлевающий окурок.
— Да вот, — протянула Нина Александровна записку, — не знаем, что это — задача или…
Викентий Павлович взял записку. На ней было три строки цифр, вместо подписи стояла латинская буква «ф», заключенная в кружок.
Он посмотрел на обратную сторону, подумал.
— Похоже на криптографию. Когда-то я интересовался этим делом.
— На что похоже? — не понял Гаевский.
— Тайнопись. Шифр.
— Вот видите! — с торжеством сказал Гаевский. — А я что говорил?
Нина Александровна растерялась:
— Как же теперь?.. Он ведь не скажет…
— Что значит — не скажет? Скажет как миленький!
— Погодите, — остановил их Викентий Павлович, продолжая разглядывать записку. — Кажется… Если я не ошибаюсь, это проще пареной репы… Одну минутку! — Он начал что-то писать, потом оставил и сказал Гаевскому: — Дайте-ка, пожалуйста, вон с того стола алфавитную книгу. — Он пронумеровал буквы алфавита и, сверяясь с ним, начал переводить записку. — Ну конечно! Самый наивный и примитивный шифр из всех существующих… Младенческий, можно сказать. Вот, пожалуйста! — И он протянул Нике Александровне перевод записки:
"В! 3! У! Д!
Чрезвычайный сбор членов «Ф» назначается в полдень воскресенья в сквере Надежд. Ф".
— Что это значит? — недоумевая, спросила Нина Александровна.
— Вот уж этого не знаю! — развел руками Викентий Павлович.
–
Какие-нибудь «сыщики-разбойники»… Шифр детский, почерк тоже. Словом, пустяки, ребята забавляются… Пошли на урок, звонят.
Нина Александровна достала из кармана сложенную бумажку, расправила на столе и, придерживая, показала Лешке:
— Ты знаешь, что это такое. Горбачев?
Лешка, узнав Витькину записку, почувствовал замешательство, но тут же сообразил, что никто не видел у него записки, доказать ничего нельзя.
— Нет.
— Это не твоя записка?
— Я же говорю — нет. Если б моя, так я б знал…
— Так-таки ничего про эту записку и не знаешь?
Лешка отрицательно покачал головой.
— А зачем ты ее искал?
Лешке вспомнились открытые, ясные глаза Юрки Трыхно. Он перевел дух и, помрачнев, сказал:
— Откуда вы знаете, что я искал? Я вовсе не записку, а карандаш.
— Так… И что в ней написано, ты тоже не знаешь?
— Откуда я могу знать? Что, я ее писал?
— А кто ее написал?
— Что вы у меня спрашиваете? Не знаю я, и всё!
— Хватит дурака валять! — жестко сказал Гаевский. — Говори правду. Ну! — прикрикнул он.
Лешка посмотрел на него, и ему показалось, что там, где обычно у Гаевского прятались улыбающиеся, близко поставленные глаза, сидят маленькие острые колючки.
— Вот что, Горбачев, — не дождавшись ответа, сказал Гаевский, - мы знаем, что тут написано. Мы знаем больше, чем ты думаешь… Да, да! — подтвердил он, поймав Лешкин, исподлобья, взгляд. — Но мы хотим, чтобы ты сам рассказал обо всем. Если расскажешь, ни тебе, ни твоим товарищам ничего не будет. Ну, а если будешь запираться, отрицать, дело кончится плохо. Оч-чень плохо!.. В твоих интересах рассказать нам всю правду. Разве мы хотим тебе зла?
Гаевский переменил тон, старался говорить задушевно, колючки шарили по Лешкиному лицу, и тот не поверил задушевному тону.
— Что такое «Ф»? Кто ее члены?
Кончики Лешкиных ушей начали гореть.
— Да чего вы ко мне пристали? Не знаю я ни про какое "Ф"…
— Смотри, Горбачев! — угрожающе сказал Гаевский. — Говорить мы тебя заставим. Ты еще раскаешься и пожалеешь, только потом будет поздно…
— Чего мне каяться, если я ни в чем не виноват? — с вызовом посмотрел Лешка в сверлящие колючки Гаевского. — Я пойду в класс.
— Никуда не пойдешь!
— Подожди, Горбачев, — сказала Нина Александровна. — Зачем ты упрямишься? Расскажи нам все, что знаешь, тогда и пойдешь заниматься.
— Ничего я не знаю, нечего мне рассказывать, — сказал Лешка и нарочно стал смотреть в окно, чтобы они видели, что он ничего не боится.
— Пойдемте к Галине Федоровне, — сказал Гаевский. — Оставлять так нельзя.
Из-за дверей классов доносились неясные голоса учителей. За дверью Витькиного класса послышался смех и тотчас стих. Уборщица мела в коридоре пол. Она посторонилась, покачала головой, увидев, как между пионервожатым и учительницей идет на расправу к директору очередной баловник. Они прошли, уборщица опять стала мести.
Рыхлая, стареющая женщина в очках сидела за столом, читала какую-то бумагу и делала в ней пометки толстым красным карандашом.
— Можно к вам, Галина Федоровна? — спросила Нина Александровна, приоткрывая дверь.
Галина Федоровна зажала пальцем строку, подняла голову и сняла очки:
— Кто там? В чем дело?
Гаевский подошел к столу, положил перед директором Лешкину записку и перевод:
— Вот, посмотрите, чем наши школьники занимаются! Шифровочка!..
Галина Федоровна прочитала записку, подняла глаза на Гаевского.
— Шифр, условное место встречи, все как полагается… Вы понимаете, что это значит?..
Подбородок директора дрогнул.
— Вот он потерял, Горбачев, из шестого «Б»… Нам ни в чем не признается. Спросите его сами.
— Подойди, Горбачев. (Лешка подошел к столу.) Это твое?
– протянула Галина Федоровна руку к записке, но не дотронулась, будто боялась обжечься. — Откуда это у тебя?.. Отвечай, когда спрашивают!
Она говорила строгим голосом, брови ее сердито хмурились, но.
Лешка видел, что в прыгающих глазах у нее не гнев, а страх.
— А что мне отвечать? Я ничего не знаю и не буду говорить…
— Нет, как вам это нравится?! — возмущенно воскликнула Галина Федоровна. — Он не будет говорить!
Она с негодованием посмотрела на Нину Александровну и Гаевского.
Нина Александровна тоже выразила на лице негодование, а Гаевский сидел с таким зловещим видом, что подбородок у директора затрясся.
— Сейчас же выкладывай все! Слышишь?
Лешка исподлобья посмотрел на нее, переступил с ноги на ногу и сказал: