Сирота
Шрифт:
Весной, когда прогрелась земля и подошла обычная пора сажать картофель, Устин Захарович наметил день выезда на подсобный участок.
Тарас воспротивился и сказал, что сажать надо летом.
— Вытребеньки! — снова отмахнулся Устин Захарович.
— Не вытребепьки, а наука, дядько Устым.
— Картопля растет и без науки.
— Да ведь так же, по науке, лучше! — сказал Лешка, который был тут же.
— А де ты бачив, що лучше? У кнызи? Картопля в поле растет, а не в книжках…
В спор вступили Митя Ершов, потом директор. Людмила Сергеевна стала на сторону Тараса и сказала, что надо испробовать — часть посадить летом. Этого требует агротехника, и ребятам будет легче - занятия к тому времени окончатся.
Тарас победил, но победе не обрадовался. Он был доволен, что картошку будут сажать "по науке", но ел себя поедом за то, что подорвал авторитет дядьки Устыма. Валерий вздумал было разукрасить эту победу:
— Так и надо! Шо он понимает? Отсталый человек, некультурный…
Тарас озлился:
— А ты культурный? Да у тебя в голове того нет, шо у дядьки.
Устыма в пятке!..
Тарас страдал оттого, что сам вынужден был пойти против дядьки.
Устыма, и уж никак не мог допустить, чтобы другие наговаривали на него, да еще такие «брехуны», как Валерий…
Устин Захарович подчинился решению директора и только сказал:
— Тарас — хлопчик разумный, работящий… А я ж вам казав: який с меня вчитель? Робыты я умею, а вчиты — ни…
Через несколько дней после этого разговора в детдом пришел щеголеватый молодой лейтенант милиции и спросил, здесь ли работает.
Устин Захарович Приходько. Устин Захарович, увидев его, выпустил из внезапно ослабевших рук седёлку, лицо его задрожало. Встревоженные ребята окружили лейтенанта и Устина Захаровича.
— Устин Захарович Приходько? — официально спросил лейтенант.
–
Распишитесь в получении… Отношение из Тернопольского облрозыска. Александр Андреевич Приходько, восьми лет, и Василий Андреевич Приходько, девяти лет, проживают в детском доме в Тернопольской области. Адрес указывается…
— Внуки… — глухо, осипшим голосом проговорил Устин Захарович.
— Ну да! — улыбнулся лейтенант и сдвинул фуражку на затылок.
Белобрысые волосы упали на лоб, вся официальность с него разом соскочила. — Видишь, дед, а ты сомневался! Я ж тебе говорил — разыщем.
Если милиция возьмется — будь покоен!
— Внуки! — повторил Устин Захарович. — А Галька?.. Невестка ж где?..
— Насчет Галины Приходько ничего не известно, — помрачнел лейтенант. — Может, и найдется, только навряд… Дети есть, а ее нет… Ну, держи, дед, расписывайся…
Кое-как Устин Захарович накорябал свою подпись, потом схватил обеими руками руку лейтенанта:
— Ой, спасыби вам!.. Ой, яке ж спасыби!.. Хороша вы людына!..
— Да ну! Да что! — польщено улыбался лейтенант и пытался освободить свою руку.
Но Устин Захарович не отпускал:
— Ой, яке ж велыке спасыби!.. Внуки мои…
Два дня, пока Устин Захарович оформлял увольнение и получал деньги, показались ему годом. Мысли его непрестанно перескакивали то к внукам, то снова к Гальке. Теперь, когда не осталось надежды на то, что Галька найдется, он уже не помнил своего прежнего к ней отношения, не помнил, как сердился и ругал ее. Ему казалось, что он всегда ценил ее, уважал и даже любил. Теперь он уже думал, какая она была хорошая пара Андрею, какая работящая, веселая, как песни пела — "аж душа дрожала!" — и какая хорошая мать своим и Андреевым детям, его внукам!.. Он старался представить себе, какие они стали, но представить не мог и вспоминал всегда одно и то же: как Галька голосит, а они, маляга, с ужасом смотрят на мать и захлебываются от крика… Сколько с тех пор намучились, набедовались!.. Ну, теперь уже всё, теперь, когда он заберет их и привезет домой… О том, что будет, когда он привезет внуков, думать Устин Захарович не мог. Все сливалось во что-то яркое, звучное и радостное, что можно было назвать лишь одним словом — счастье.
Провожать Устина Захаровича на вокзал пошел весь детский дом.
Когда уже совсем собрались уходить, Ефимовна выбежала из кухни и сердито сунула Устину Захаровичу увесистый узелок.
— На вот, — ворчливо сказала она. — Сам дорогой поешь и внукам гостинца привезешь… Я ведь вас, мужиков, знаю: никогда ни про что не подумаете!.. — и ушла на кухню, вытирая глаза.
Устин Захарович стоял на платформе, окруженный галдящими ребятами. Щеки его густо синели и пылали свежими порезами после недавнего бритья. Все старались сказать ему напоследок что-нибудь хорошее, ласковое, только Тарас молча стоял рядом и прижимался к его большой жилистой руке.
— Так смотрите, Устин Захарович, — сказала Людмила Сергеевна, - как договорились: забирайте своих внуков и возвращайтесь. Внуки будут в доме жить, и вы при них. А то что ж так… Они ведь маленькие, им женский присмотр нужен.
— Добре, добре!.. Спасыби!
Устин Захарович вошел в вагон и сейчас же высунулся в открытое окно. Ему махали платками, руками, кричали о здоровье, счастливом пути. Он тоже махал рукой и что-то говорил. Было странно, непривычно видеть улыбку на его всегда угрюмом, неподвижном лице. И не понять было, чего больше в его улыбке — радости от предстоящей встречи со своими «малятами», внуками, или грусти от разлуки с этими "малятами", к которым так прочно приросла его душа.
Поезд тронулся. Замелькали окна, двери, флажки проводников, скоро только хвостовой вагон смотрел красным сигнальным зраком на ребят, а они всё еще стояли и махали вслед своему суровому другу.
Не было горечи в разлуке с Устином Захаровичем: он ехал к своим внукам, навстречу радости. Но ребятам взгрустнулось. Может, это было предчувствие новых разлук? Они подступали все ближе. Кончались экзамены, скоро семиклассники навсегда оставят детский дом.
Миновали со всеми их страхами и волнениями такие бесконечные и так быстро пролетевшие экзамены. В последний день в класс пришли.
Галина Федоровна и Нина Александровна. Они поздравили ребят с переходом в седьмой, пожелали им хорошо отдохнуть, набраться сил для новых успехов. Борис Проценко от имени всех поблагодарил учителей и под общий смех пожелал им тоже хорошо отдохнуть от них, от ребят, потому что хотя они старались баловаться поменьше, но все-таки, кажется, баловали порядочно… Валерий Белоус шепнул, что сейчас он тоже "оторвет речугу". Сидящие рядом ребята придержали его за куртку, за штаны, и речь не состоялась. Потом целой толпой с гамом и смехом провожали домой Викентия Павловича. Ребята подхватили друг друга под руки и плотной шеренгой заняли всю улицу. Викентий Павлович шагал посередине. Прохожие удивленно оглядывались на шумную толпу школьников и седеющего человека с вислыми усами, который смеялся и кричал ничуть не меньше ребят.