Сиротка для дракона. Бои без правил
Шрифт:
Когда они уйдут. Уйдут ли?
Лысый обернулся ко мне.
– Где платье, в котором ты вчера была на балу? – спросил он.
– Не было платья.
Хотелось вскочить, закричать, выставить этих людей, которые вломились ко мне с утра пораньше, бесцеремонно роются в моих вещах и подозревают меня невесть в чем. Но все тело словно сковало, и отчаянно не хватало воздуха.
Сверток, пузырек с крысиным ядом – наверняка обертка соответствует содержимому.
Неужели Бенедикта в самом деле пытались отравить?
Никто мне не поверит.
– Полный зал видел тебя в платье, – настаивал лысый.
– На мне был мундир. Платье – иллюзия.
И значит, порошок подложили мне либо до того, как я ее активировала. Либо после. До – некому, кроме Корделии. После – парни, которым я объявила, что юбки нет, возможно, Дейзи, и…
Оливия.
Верить в это не хотелось.
Лысый между тем не унимался.
– Это должна быть очень хорошая иллюзия. Кто сотворил ее для тебя?
– Это мое дело.
Еще не хватало впутывать в эту грязь Рика. Да, он подтвердит, что иллюзию сотворил он, но чем это мне поможет? Еще и скажут будто я, заимев богатого любовника, решила, что могу безнаказанно творить что хочу.
Нет, на самом деле я боюсь не этого. Я боюсь, что он от меня отвернется – от одной мысли об этом сбивалось дыхание и останавливалось сердце.
– Лианор, не тебе решать, что наше дело, а что нет. Кто сделал для тебя иллюзию и чем ты расплатилась за нее?
– У меня не было платья на бал, и мне подарили артефакт с иллюзией. За подарки не расплачиваются.
– Это должен быть очень дорогой артефакт. Кто твой щедрый благодетель? – усмехнулся плешивый. – Уж не он ли попросил тебя в благодарность подсыпать яд барону?
Час от часу не легче! Тем более надо молчать!
– Подарки, которые мне дарят – мое дело, – повторила я. – И они не имеют никакого отношения к гипотетическому покушению на барона.
– Гипотетическому? – перебил меня плешивый. – Барон едва душу богам не отдал этой ночью после того, как ты подсыпала ему в бокал крысиного яда!
– Я ничего ему не подсыпала. Это мне что-то подсыпали или подлили в бокал на вечере.
Что теперь будет? Попытка убийства – это не битая морда, парой недель в яме не отделаешься. Кнут и каторга. По крайней мере для таких, как я.
– Конечно, – ухмыльнулся плешивый. – А ты вообще никогда ничего хмельного в рот не брала. Думаешь, ты первая, кто спьяну натворил дел, а потом твердит, что его опоили и оклеветали?
– Я ничего никому не подсыпала, – повторила я. Надо было что-то придумать, что-то сказать, чтобы мне поверили, но страх скручивал и желудок, и мысли. – Мне незачем было травить Бен… барона после того, как мы помирились.
Я в отчаянии посмотрела на Оливию – ну хоть она-то мне поверит? Но по лицу соседки совершенно ничего нельзя было прочитать.
– Значит, вы ссорились?
– Да весь университет знает, что мы ссорились!
– Ты затаила злобу, разыграла примирение, чтобы втереться в доверие, и отравила барона.
– Нет, я… – Я осеклась, что бы ни сказала сейчас – этот человек все вывернет в свою пользу.
Самое лучшее, что я могу сделать – молчать. Молчать и думать, постараться что-то понять, сообразить, что можно говорить, а чего не стоит до того, как мы окажемся на официальном допросе.
При этой мысли внутри все смерзлось. Представителей нижних сословий можно допрашивать с пристрастием.
Нет, не буду думать об этом. Не сейчас.
– Я не покушалась на жизнь барона Вернона. Это все, что я могу сказать.
– Что ж, разберемся. Собирай вещи и поехали.
– Что я могу взять? – прошептала я. Голос не слушался, а взгляд почему-то приклеился к каменному лицу Оливии. Если она мне не верит, то никто не поверит.
И Родерик… Нет, не думать об этом, а то разревусь.
– Смену белья и одежды, кружку, миску и ложку, – оттарабанил плешивый. – Шаль и теплые чулки.
– Письменные принадлежности? – подала вдруг голос Оливия.
Я обернулась к ней.
– Ну хоть ты-то мне веришь?
Оливия не ответила. Я стиснула зубы, чтобы не разреветься.
– Не знаю, зачем письменные принадлежности простолюдинке, но можно их взять, – кивнул плешивый.
– Учебники можно? – спросила я, чтобы хоть о чем-то спросить. Чтобы можно было думать о разной ерунде, а не о том, что мне конец. Тут же обругала себя. Учебники библиотечные. Возьму хоть конспекты.
– А ты собираешься учиться дальше? – ухмыльнулся третий, серый и неприметный, что до сих пор молча записывал.
– Да. Я ни в чем не виновата.
Трое никак не отреагировали. Привыкли, похоже, что все кругом не виноватые.
– Все выкладывай сюда, мы проверим, – сказал главный.
Я молча вытащила из недр шкафа свою старую сумку – тот холщовый вышитый мешок, в котором меня подбросили на порог приюта. Брать с собой в тюрьму новую и дорогую было жалко – вдруг пропадет? Эту тоже было жалко, возможно, единственная память о матери сгинет…
Ох, да о чем я! Как бы самой не сгинуть!
Носатый тщательно прощупал все швы на сумке, кивнул и вернул мне. Точно так же они перещупали все мое исподнее – как я ни старалась на это не смотреть, не получалось.
– Пойдем, – сказал, наконец, плешивый.
В дверях я обернулась, вцепилась в косяк.
– Корделия была у нас вечером и лазила в шкаф. Оливия, ты помнишь! Подтвердишь, если что?
Меня грубо пихнули в спину, выталкивая в коридор.
Оливия промолчала.