Сиротка. Нежная душа
Шрифт:
Жослин раскрывал рот только для того, чтобы положить в него очередной кусок. Упорно глядя в свою тарелку, он боролся с волной гнева, которая взметнулась в нем при одном только виде Тошана и смела все его добрые намерения. Клеман Дельбо тоже не проронил ни слова.
«Я хотя бы попытался достойно выглядеть — надел белую рубашку, галстук, — а он нарядился индейцем, — думал Жослин. — Я встречал монтанье, они одеваются, как все нормальные люди. А этот парень колет мне глаза тем, что он метис!»
Сидевшая напротив Тошана Шарлотта чувствовала, что взрослые напряжены. Она не понимала причины и утешала
Никто не предпринимал попытки начать беседу. Глядя на мрачное выражение лица своего супруга, Лора сердилась на Тошана. Она пришла к тому же выводу, что и Жослин: их зять нарочно не стал собирать волосы и надел кожаную куртку.
«Мирей, наверное, на седьмом небе от счастья, — сердито подумала Лора. — Завтра она снова споет мне “Дикаря с севера”!»
Удивленная плохим настроением своего молодого мужа и в равной мере расстроенная подчеркнутой холодностью отца, Эрмин изо всех сил сдерживалась, чтобы не показать своего разочарования. Увидев, что дочь вот-вот заплачет, Лора потеряла терпение.
— Какой приятный вечер! — воскликнула она. — Давайте, по крайней мере, поговорим о дожде или о хорошей погоде! Остальные темы у нас табу, верно? Не будем вспоминать о несостоявшейся свадьбе и об ужасном недоразумении, заставившем нас с Жослином столько страдать. Известно ли вам, Тошан, — потому что я всегда буду называть вас так, уважая ваш выбор, — что мой супруг, здесь присутствующий, считал меня умершей и похороненной в десяти километрах от вашего дома, в то время как я сама хотела посетить его могилу этим летом… Такую историю трудно назвать банальной! Люди, услышав ее, были поражены.
— Эрмин мне все рассказала, — буркнул ее зять.
— И что вы об этом думаете? — спросила Лора. — Вы ведь выросли на берегу Перибонки. Кто-то из ваших соседей должен был внезапно исчезнуть в то время, когда появилась эта могила. Если бы только ваша мать согласилась приехать ко мне в гости, не важно, на свадьбу или просто так! Я была бы очень рада с ней познакомиться, принять в своем доме. И вместе мы могли бы найти ответы на все вопросы.
Жослин чуть не подавился куском мяса. Он закашлялся и отпил глоток вина.
— Я не виделся с матерью, — сказал Тошан. — Тала путешествует, и это само по себе странно. Но она — свободная женщина и вправе идти, куда хочет. Возможно, она решила совершить паломничество, кто знает?
— Но куда? — удивилась Эрмин. — Неужели Тала пешком отправилась в пустынь Святого Антония?
— Может, и так, — со вздохом ответил ее муж.
— Но зачем? — поинтересовалась Лора. — Хотя это доказывает, что Тала все так же исповедует христианство. Я помню ее. Ваш отец называл супругу Роланда. Очень красивая женщина с черными как смоль косами и запоминающимся лицом. Вы похожи на нее, Тошан.
Каждое слово усиливало замешательство Жослина. Он украдкой посмотрел на юношу, желая убедиться, что тот действительно похож на мать.
«Правда, он очень красивый парень, — пришлось ему признать. — И наверняка без труда влюбил в себя Эрмин. Но индеец не сделает ее счастливой. Надолго он тут не задержится, уж я постараюсь».
Хоть он старался этого не показывать, к дочери Жослин испытывал очень сильные чувства. Она казалась ему достойной любви, как никто другой, преданной и ранимой. Подобно многим отцам, он невольно идеализировал свое дитя. Часто он повторял себе, что не заслужил такой замечательной во всех отношениях дочери.
Лора не знала, что Жослин написал своей сестре Мари длинное письмо, в котором описал нынешнюю ситуацию и на все лады расхвалил достоинства Эрмин.
«…Хотя за время пребывания в Валь-Жальбере я еще ни разу не слышал, как она поет, я никогда не забуду небывалого волнения, охватившего меня, когда мое собственное дитя исполнило оперную арию там, в санатории. Моя дочь и твоя племянница, Мари! Она так хороша, у нее великолепные белокурые волосы! Но это не все ее достоинства: Эрмин — умная, образованная, и такой голос, как у нее, нечасто услышишь. Если Господь так щедро одарил девочку, значит, Он полагает ее достойной Его милостей…»
Этим фрагментом он закончил свое письмо, в котором не забыл упомянуть и о своем внуке, предусмотрительно назвав его Жослином. Однако трусость снова взяла в нем верх, и он скрыл от сестры тот факт, что Клеман Дельбо — метис. Этот Тошан, которого он находил все более дерзким…
В комнату опять вошла Мирей с тяжелым блюдом в руках.
— Десерт! — объявила она. — Блинчики с черничным джемом! Мсье Жослин, мсье Клеман, желаете выпить джина в конце трапезы?
Тошан не ответил. Он резко встал и бросил салфетку на стул.
— Пойду подышу воздухом! — сказал он.
И пружинистым шагом удалился. Хлопнула входная дверь. Эрмин хотела было последовать за ним, но не решилась. Глаза Шарлотты наполнились слезами.
Жослин постарался скрыть свою радость. Ему не хотелось расстраивать дочь.
— Я что-то не так сказала? — спросила домоправительница. — Если так, прошу меня простить, мадам!
— Ты прекрасно знаешь, что именно ты не так сказала, — отозвалась Лора раздраженным тоном. — Какая муха тебя укусила? Ты давно перестала называть Тошана «Клеман»! Прошу не забавляться больше подобным образом! Это понятно? И ты тоже хорош, Жослин! Господи, если бы твоя мать была индианкой, разве ты стыдился бы своих корней? Анри Дельбо, бескомпромиссный глава семьи, заставил Талу крестить сына и назвал его Клеманом. Но он умер, и Тошан уже достаточно взрослый, чтобы иметь право называться тем именем, которое ему нравится. Невежливо заострять внимание на таких деталях!
— Я с тобой полностью согласна, мама, — дрожащим голосом сказала Эрмин. — А я так ждала этого семейного ужина! Все, кого я люблю, соберутся за одним столом… И вот результат!
— Я не сказал и не сделал ничего плохого по отношению к зятю, — делано возмутился Жослин. — Я хотел поговорить с ним о вечере, когда мы впервые встретились. Тогда он был диковатым семилетним мальчишкой, Мой старый Бали завилял хвостом, когда парень к нему подошел. Это у нас общее — собаки нас любят.
— Если так, папа, почему же ты не завел разговор об этом сразу? — с упреком спросила Эрмин. — Ты не сказал ему ни слова, только поздоровался, когда он подошел пожать тебе руку. Ну, и заявил, что будешь называть его Клеманом. Он обиделся, я это почувствовала.