Сиротка
Шрифт:
— Кто там?
— Это я, Анетта! У Сабэна, моего младшенького, жар. Он весь красный. Болезнь распространяется, Бетти!
— Лучше разбудить кюре, — повысив голос, отозвалась Элизабет. — Если у твоего сына корь, я тебе не открою.
— Соседи должны помогать друг другу, — обиженно заявила Анетта. — Я подумала, что у тебя найдется немного чаю и меда для моего бедного Сабэна. Ветер ледяной, и в двух шагах ничего не видно. Ты что, хочешь, чтобы я замерзла у тебя на пороге?
— Возвращайся домой, — ответила Элизабет. — Жозеф приказал мне никого не впускать.
Молодая женщина с растущим раздражением ждала ответа, но его не последовало. Соседка сдалась.
«Уверена, что с ее сыном все в порядке, — подумала она. — Она снова хотела занять у меня чаю! Кюре Бордеро сказал бригадиру, что в округе нет ни одного случая заражения корью, а это значит, что ребенка привезли издалека. Доктор Демиль сказал то же самое. Монахини с ребенком на карантине. Не понимаю, как Сабэн мог заразиться. И вообще, эта Анетта постоянно что-то выдумывает!»
Элизабет устроилась в кресле-качалке, которое Жозеф подарил ей на свадьбу. Пара толстых русых кос обрамляла ее красивое лицо. Какое-то время она качалась, силясь отвлечься от неприятных мыслей. Наконец ритмичное покачивание кресла помогло ей успокоиться. На лице появилась ласковая улыбка, маленькие руки поглаживали живот. Она знала, что беременна, но пока не решилась сообщить эту радостную новость своему мужу.
«Хочу, чтобы на этот раз родилась девочка. Анетта станет мне завидовать, ведь у нее сплошные мальчишки. Миленькая белокурая девочка…»
Молодая женщина посмотрела в сторону монастыря. Чем сейчас заняты сестры? Она искренне их жалела, ведь они отказались от счастья материнства ради того, чтобы служить Богу. А ведь так приятно лежать рядом с мужем или прижимать к груди новорожденного…
— Интересно, умеют ли сестры обращаться с маленькими детьми? — улыбаясь, спросила она саму себя вслух. Мысль, что монахиням пришлось стать няньками, показалась ей забавной.
Но серьезность быстро вернулась к Элизабет.
— Наверное, они ко всему привыкли. Хотя не думаю… Они ведь не медсестры, а учителя. Я бы лучше позаботилась о малышке.
Элизабет задремала, думая о таинственной малышке, которую жители Валь-Жальбера смогут увидеть только через много-много дней. Что до Анетты Дюпре, то она была не в духе. Теперь, когда она рассказала своей молодой соседке, что у сына корь, у той не удастся ничем поживиться. А ведь ей так хотелось испечь медовую коврижку… Но где же теперь взять для нее меда?
Монастырская школа Валь-Жальбера, 17 января 1916 года
Сестра Аполлония не отрываясь смотрела на Мари-Эрмин. Девочка сидела на кровати, такой же, как и у остальных монахинь, — с распятием в изголовье. Было очевидно, что малышка идет на поправку. Последний раз она температурила три дня назад.
— Господь любит этого ребенка! — воскликнула сестра Люсия, соединяя ладони в молитвенном жесте. — Посмотрите, матушка, как она нам улыбается!
— Она очень красивая и милая. Но почти ничего не ест. Мне кажется, она слишком бледна.
— Я уже позвонила в универсальный магазин, — сказала сестра Люсия. — Около двенадцати рассыльный принесет нам сухого молока и овсяных хлопьев. Каша для такой малышки полезнее, чем суп. Сегодня она не захотела его есть, и я дала ей кислого молока и печенья.
Настоятельница с задумчивым видом кивнула. Это вынужденное заточение в четырех стенах нарушило привычный уклад их жизни.
— Мы должны быть в классах, с учениками, а вместо этого все четыре по очереди сидим у постели этого маленького ангела, — вздохнула она.
— Значит, такова воля Господа, матушка.
В спальню вошла сестра Мария Магдалина. Молодая монахиня остановилась у кровати и, склонив голову набок, полным обожания взглядом смотрела на девочку.
— Благой Господь! — воскликнула она. — Какая Мари-Эрмин сегодня бледненькая! И все-таки какое счастье видеть ее здоровой!
Едва заслышав ее мелодичный нежный голос, ребенок радостно залепетал. В голубых шерстяных штанишках и такой же кофточке, некогда принадлежавших Симону Маруа, она могла сойти за мальчика, однако тонкие черты лица все же выдавали принадлежность ребенка к женскому полу.
— Сестра Викторианна хочет сшить ей платьице из скатерти, — объявила сестра Мария Магдалина таким тоном, словно речь шла о событии первостепенной важности.
Не стоит, — резко возразила настоятельница. — В штанишках теплее. Думаю, скоро наша мадемуазель сделает свои первые шаги.
Мари-Эрмин между тем откинулась назад, упав на гору окружавших ее подушек. В ручке она сжимала деревянное кольцо для салфетки, которое сестра-хозяйка дала ей вместо игрушки.
— Какая она все-таки забавная! — засмеялась сестра Мария Магдалина. — Я была единственным ребенком в семье и редко видела маленьких деток. Господь послал этого ангелочка нам на радость. Как вы думаете, когда она вырастет, ее глазки останутся такими же голубыми? Голубыми, как летнее небо…
Сестра-хозяйка пожала плечами. Мать-настоятельница обеспокоенно посмотрела на молодую монахиню, которая слишком часто проявляла эмоции, не совместимые с ее религиозным саном. Сестра Мария Магдалина была очень красива, и это вызвало в поселке много пересудов.
«Люди удивляются, когда видят привлекательную внешне монахиню, — думала она. — Они привыкли считать, что только дурнушки принимают постриг, и то лишь потому, что никто не хочет на них жениться. Сестра Мария Магдалина служит живым доказательством обратного, хотя иногда я сомневаюсь в правильности ее выбора…»
Кто-то постучал во входную дверь. Сестра-хозяйка спустилась на первый этаж узнать, кто это. Вернулась она бегом.
— Матушка, пришел господин кюре. Я проводила его в кухню. Он пас ждет.
Я присмотрю за малышкой, — просияла сестра Мария Магдалина, усаживаясь на край кровати.
Кюре грел руки у большой печи. Мать-настоятельница отметила про себя, что он пребывает в прекрасном настроении.
— Здравствуйте, отче, — любезно приветствовала она гостя. — Вы уже не боитесь заразиться корью?