Сироты квартала Бельвилль
Шрифт:
Ги не выдержал, хлопнул по плечу Клоди:
— Молодчина ты! Здорово придумала!
— Довольно болтать, все к машине! — заторопился Жюль.
Клоди подумалось, что он мог бы обнять и приласкать свою новую дочку, но Жюль все еще был не в себе и, не обращая внимания на своих спутников, почти бегом поспешил к машине. Ги подхватил малышку на руки.
— К морю… — пролепетала Бабетт, вся поглощенная рассматриванием куколок.
Вот и машина. И Жюль уже за рулем и распахивает дверцы. Клоди тянет Бабетт садиться на заднее сиденье, но малышка решительно отстраняется.
— Хочу сидеть спереди, — говорит она капризно и залезает на переднее
Приятели переглядываются.
— Тогда и ты, Диди, садись рядом с Бабетт, — командует Ги.
Девочка быстро пересаживается к малышке. Сейчас она будет развлекать ее игрушками и сказками до самой Нормандии. Однако Клоди в великом удивлении: что же это за интернат, где девочка постоянно каталась на машине?
«ДС» отчаливает от тротуара, мгновенно набирает скорость, уносится из переулка куда-то вдаль.
А через пять минут Рири Жюльен слышит в телефонной трубке голос Саида:
— Вожак, они только что уехали. И рыженькая с ними. Но мне показалось, что в машине с ними был кто-то еще. Нет, я не уверен, они слишком быстро отъехали. Ну за что же ты меня ругаешь, Рири! Ведь я сделал все, как ты велел…
17. Записки Старого Старожила
Когда, случалось, я читал в романе или повести «улыбка освещала его (ее) лицо», «улыбка делала ее (его) прекрасной», «улыбка совершенно его (ее) преображала», мне это казалось просто фразой, красивой выдумкой автора. Но вот вчера я убедился, что так бывает. Надя Вольпа, по старой привычке, продолжает меня опекать как маленького. Это она заставила меня пойти на советский фильм «Начало».
— Это лучшее, что я видела за последние несколько лет, — сказала она мне. — Там играет актриса, в которой соединились все высокие черты русской женщины.
Я знаю пристрастие Нади Вольпа ко всему советскому и русскому, ее склонность преувеличивать, поэтому поверил не вполне, но все-таки пошел в наше бельвилльское «придворное» кино: маленький зальчик, с бархатными старомодными портьерами и неудобными скользкими стульями, которые тем не менее все бельвилльцы предпочитают даже шикарным кинозалам Елисейских полей.
Я увидел Инну Чурикову, неловкую, некрасивую рабочую девчонку с большим ртом и торчащими зубами, и мгновенно понял, что означает «улыбка, преображающая человека». Улыбаясь своей счастливой любви, Чурикова становилась прекрасней самых красивых женщин, и мужчины-зрители в маленьком зале смотрели на нее влюбленными глазами, затаив дыхание. Ни одна кинозвезда не могла сравниться в эти минуты с Инной Чуриковой, даже Катрин Денёв, даже Б. Б.
По сценарию Инну Чурикову видит в любительском спектакле кинорежиссер, который ищет актрису на роль Жанны д'Арк. Он понимает, что у рабочей девчонки — талант, что именно она ему нужна. В фильме показано, как Чурикова играет Жанну. Думаю, это самые пронзительные кадры. И вдруг, глядя на игру русской актрисы, я понял: Жанна д'Арк потому так удается ей, что в ней те же черты характера, что и в русской женщине: великодушие, самоотдача, беззаветная любовь к своей стране, суровая прямота и вместе с тем чисто бабья жалость к людям, желание им помочь, выручить из беды и для этого пожертвовать даже собственной жизнью.
Человеку в годах, вот хоть и мне, свойственно думать ассоциативно, часто даже после не можешь вспомнить, отчего и по какой ассоциации думаешь ныне о том-то и том-то. Но здесь была ассоциация очень прямая и закономерная.
Я пришел домой с фильма
Я увидел ее такой, какой знал в дни Сопротивления: крупная, высокая фигура в черном монашеском одеянии, крупные, почти мужские руки, которые умели делать и трудную черную работу, и самые тонкие, искусные вышивки. Очень простое, широкое лицо с очками в железной оправе и глазами, которые, казалось, излучали необыкновенный ум, доброжелательность, умение проникнуть в вашу самую потаенную суть.
Я пришел во время оккупации на улицу Лурмель, еще ничего не зная ни о матери Марии, ни о жильцах этого дома. Мне было сказано только, что в этом доме помогают Сопротивлению и я должен переправить из Парижа в провинцию одного советского офицера: он бежал из фашистского лагеря и нашел в этом доме временный приют.
Удивительные люди населяли этот дом! Одинокие, бездомные старики и старухи, еврейские семьи, скрывающиеся от гитлеровцев, задумчивый философ, нуждающийся в спокойном уединении, очень подвижная и моложавая матушка матери Марии, первая ее помощница во всех делах, Юра — совсем еще мальчик — сын матери Марии, — православный священник отец Дмитрий, известный среди гонимых тем, что давал евреям документы о крещении, бежавшие из нацистского плена советские мужчины и женщины… И всем этим пестрым гнездом руководила высокая спокойная женщина в монашеской одежде. В ее комнатку под лестницей люди приходили, чтобы высказать все наболевшее, получить совет, утешение, помощь…
Позже я встречал мать Марию на улицах с тяжело нагруженной тележкой — она возвращалась с Центрального рынка, где торговцы на рассвете отдавали ей или чуть попорченные, или не распроданные за день овощи, фрукты, иногда даже мясо. Все это она везла к себе домой, на улицу Лурмель, чтобы накормить своих подопечных. Это была трудная, мужская работа, но мать Мария знала, что люди должны питаться, что в оккупированном Париже продукты стоят дорого и не по карману ее жильцам, и она впрягалась в лямки нагруженной доверху тележки.
Что я знал об этой удивительной женщине?
Знал, что она родилась в степном Крыму, где-то возле древних скифских курганов на берегу моря, что эти курганы и каменные идолы в степи питали ее воображение с детских лет. Уже с самой ранней юности она писала стихи, серьезные и мудрые не по возрасту, полные символов и высоких мыслей. Судьба привела ее в Петербург, и еще девочкой она пришла к Александру Блоку и стала его другом. (Я читал стихи Блока по-русски, пытался постигнуть их таинственную музыку. Ради одних этих стихов стоило бы научиться русскому языку!) Мать Мария, которую в те далекие времена звали Елизаветой Пиленко, вышла замуж за родовитого русского Кузьмина-Караваева. Человек этот не принял революцию, бежал на юг, где еще действовали отряды белых. Жена ушла от него, но белый поток увлек ее за собой, и с этим потоком она оказалась за границей. Потом были долгие годы скитаний, бед, безденежья, был второй муж, казак, трудолюбивый и добрый, родился сын Юрий, но и с этим мужем она рассталась и только изредка ездила навещать его в маленькую усадьбу под Парижем, где казак разводил овощи. И каждый раз он давал матери Марии для ее подопечных много овощей и фруктов.