Система мира
Шрифт:
— А я ничего не должен, — отвечал Джек. — В этом смысле я самый свободный человек мира. Так чего вы хотите от меня добиться?
— Тебя обвиняют в чеканке фальшивых денег. Это государственная измена. У сэра Исаака Ньютона достаточно доказательств; отпираться бесполезно. Ты должен будешь объявить перед судом, считаешь ли ты себя виновным. Такова формальность. Если ты не признаешь свою вину, тебя будут пытать, придавливая свинцовым грузом, пока ты не умрёшь или не одумаешься.
— Я с детства бываю в Ньюгейте, так что хорошо знаю здешние порядки, — отвечал Джек. — К чему вы клоните?
— Если ты согласишься сделать признание, я устрою так, чтобы его услышали несколько
— Прикарманил?
— Нет.
— Потратил на девок?
— Нет.
— Пропил?
— Нет. Использовал для алхимических опытов в Тауэре.
— Конечно! Ну и болван же я! — Джек так резко ударил себя по лбу, что зазвенели ножные кандалы. — Это куда более правдоподобное обвинение.
— Милорд Болингброк об этом проведал, — продолжал Уайт нараспев, словно напоминая Джеку, что тот должен запомнить сказочку наизусть, — и начал готовить испытание ковчега, прослышав о котором, бесчестный Ньютон в панике бросился к тебе, Джек. По его наущению ты и твоя шайка…
— Шайка. Шайка. Почему всегда «шайка»? Не зовите их так, словно каких-то преступников. Это мои друзья и близкие.
— По его наущению ты и твои сообщники ворвались в Тауэр, вскрыли ковчег, вытащили гинеи, уличающие Ньютона, и заменили полновесными. Чтобы оставить Тауэр без охраны, Ньютон увлёк меня и других в бессмысленную экспедицию к устью Темзы. Ты выполнил поручение, но где-то допустил промашку (придумаешь сам что-нибудь правдоподобное), история получила огласку, и теперь Ньютон пытается руками закона убрать тебя и твоих… сообщников, чтоб замести следы.
— А что, можно неплохо позабавиться, рассказывая такую байку перед моим обвинителем и сборищем обалделых чинуш, — признал Джек. — Считайте, что вы поставили посреди моих апартаментов статую — ваше предложение. В ближайшие недели я буду ходить вокруг, изучать его в разном свете и под разными углами, выискивать изъяны…
— Ты сказал: «недели»? — переспросил Уайт тоном насмешливо-озадаченным. — Поскольку…
— У меня вдоволь времени на раздумья, — веско заявил Джек. — И я буду рассматривать ваше предложение куда серьёзнее, если вы скажете, что мне за это светит, помимо нескольких минут развлечения.
— Побег, — отвечал Чарльз Уайт. — Побег в Америку для тебя и для твоих… сообщников во Флитской тюрьме.
Тут Джек проявил, наконец, хоть какую-то заинтересованность. Во всяком случае, он поднялся из-за стола, прошаркал к окну, волоча за собой цепь, и встал рядом с Уайтом. Тот поглядывал вправо, недвусмысленно стараясь привлечь внимание Джека к церкви Гроба Господня и другим мрачным ориентирам на пути процессии смертников. Однако Джек посмотрел влево. В той стороне почти на одной прямой стояло несколько примечательных зданий. Ближе всего, на расстоянии ружейного выстрела, то есть почти на таком же удалении от Олд-Бейли, как Ньюгейт, располагалась Флитская тюрьма: утыканная мириадами печных труб массивная стена вдоль одноименной клоаки. Дальше и чуть ниже, на противоположном берегу упомянутой клоаки, высился Брайдуэлл, пристанище непутёвых женщин. Совсем далеко, за Темзой, Джек различал шпиль Вестминстерского аббатства. Всё это было плотно упаковано в однообразный субстрат послепожарных кирпичных зданий, почернелых от копоти и стоящих вплотную без единого проблеска зелени, если не считать клочков мха, которые птицы несли на строительство гнёзд, да обронили, спасаясь от воронов — разбойников пернатого царства. Флитская тюрьма выделялась лишь тем, что стояла посреди открытого участка:
— Вы хотите меня уверить, — сказал Джек, — что можете вытащить троих оттуда и меня отсюда в одну ночь? Потому что делать это придётся одновременно. На мой взгляд, задача была бы неимоверно трудной, даже если бы виги не отмутузили ваших так, что половина дала дёру во Францию.
— Мне странно слышать столь малодушные сомнения от человека, захватившего Тауэр, — заметил Уайт.
— У меня были возможности. У вас…
— Ты недооцениваешь мощь и богатство моей партии. Пусть тебя не вводит в заблуждение временный отъезд Болингброка. Назревает восстание, Джек. Могут пройти год или два, но попомни мои слова: скоро армия якобитов сметёт узурпатора и его семя.
— Это вы об английском короле?
— Как некоторые его называют. Устроить побег, даже два побега в одну ночь — сущие пустяки, Джек. Особенно из Ньюгейта, откуда прославленные узники бежали почти так же часто, как из Тауэра.
— Мне придётся поверить вам на слово, — сказал Джек, — поскольку из тех, кого я навещал тут в детстве, никто не вышел иначе как на виселицу.
— Тогда думай об одном: как важно для моей партии одним махом дискредитировать сэра Исаака Ньютона, государственную монету и вигов. Два побега — смехотворная плата за такой успех.
— Что ж, считайте, что ваше предложение принято к рассмотрению, — сказал Джек. — Я дождусь предложений от других сторон, взвешу их все и дам обоснованный ответ, если только мой старый дружок, бес противоречия, меня не попутает.
«Чёрный пёс» в Ньюгейт
4 октября 1714
Ньюгейт, бесконечно многоликий, служил и долговой, и уголовной тюрьмой. В последнем своём качестве он сейчас принимал у себя Джека Шафто и сотни тех, для кого Джек Шафто оставался недостижимым идеалом. Однако даже внутри этой категории существовали разряды и подклассы. Не все лондонские преступники были щипачи, торбохваты, скокари, голубятники, сшибщики и закоульщики; наличествовали также несчастные джентльмены, за которыми числились убийства, измена, грабёж на большой дороге, насилие над женщинами, нарушение общественного спокойствия, долги, дуэли, несостоятельность и чеканка фальшивых денег. Всё перечисленное, исключая насилие над женщинами и долги, справедливо вменялось Джеку.
С задачей расселить их сообразно роду справился бы только Ной, но запихнуть всех в одно помещение тоже было неестественно, во всяком случае, не по-английски. Соответственно Ньюгейт делился на три большие части. Ниже аристократического «замка», где непутёвые щёголи расплачивались за грехи, играя в карты и наслаждаясь свежим воздухом, но выше переполненных каменных мешков «общей стороны» котировалась «господская сторона». Часть её предназначалась для уголовных преступников, часть — для должников, но на самом деле они обретались вперемешку, особенно в тюремной таверне, называемой «Чёрный пёс».
Обитатели «замка» с виду не отличались от других знатных особ ничем, кроме кандалов. Узники «общей стороны» поражали своим вопиющим, можно сказать, образцовым убожеством; даже без цепей в них за милю угадывались бы арестанты. Заключённые «господской стороны» соотносились с вольными лондонцами так же, как вяленая треска на верёвке с живой в море: сощурившись, наклонив голову и добавив толику воображения, можно было мысленно нарисовать их прежний облик. Друзья и родственники время от времени приносили им одежду, еду, свечи и мыло, что позволяло большинству сохранять некое подобие себя прежних.