Система (сборник)
Шрифт:
Хуй с ним, пусть живет.
Я стою и смотрю, как светофор переключается – красный-зеленый и чуть-чуть немного желтый.
Здорово.
Красиво.
И как же я раньше не видел, что это красиво? Как же я раньше не замечал?
Я многого не замечал – что воздух, что хвоей пахнет и ветер врывается в грудь и холодит там, что солнце и люди от него гримасничают, и что все это прекрасно, просто отлично.
Вот я стою на переходе, а он переключается.
Светофор.
Мы в автономке год почти были с редкими перерывами, я даже ходить разучился, кости болели, особенно колени и голень.
Мы потом в Сочи, в санаторий, приехали с Саней и ходили с ним птичек слушать.
Дождик капает.
Он оставляет на лице прохладу.
Как же я раньше-то не ощущал то, что он оставляет.
И листва под дождинками тревожится-тревожится – обалдеть!
– Вы идете?
Это меня спросили.
– Куда?
– Так светофор же загорелся! Зеленый!
– А-а… да-да… нет, спасибо, я еще постою.
– Товарищ капитан первого ранга! Разрешите доложить: в четвертой казарме нет воды!
Я – старший в экипаже, поэтому, доложив, я даже почувствовал что-то вроде облегчения.
Наш начальник штаба за столом лицом напоминает Иуду.
В смысле, такой же благородный, но только с виду.
А в движении он похож на душевнобольного, потому что большими, костистыми руками он вдруг начинает как бы загребать все со стола, складывая все это в несуществующий сундук с драгоценностями.
– Иииии-я!!! – вдруг говорит он зловеще, а потом наклоняется и еще загребает. – Из говна!!! (Все еще загребает.) Создаю светлое будущее!!! (Кто бы возражал.) Леплю я, понимаешь?!! (Понимаю.) Много!!! Леплю!!! (Еще раз понимаю.) А ты!!! Блядь!!! Приходишь сюда со своим говном!!! (Странно.) И мешаешь его в мое!!! (Не потерял бы мысль.) И вот, я уже из нашего общего говна должен лепить это светлое будущее!!! А?!! Как?!! (Ну, в общем, логично.) Что?!! Хорошо, да?!!! Хорошо?!!! (Наверное, хорошо, я не знаю.) А не пошел бы ты на хуй!!! На хуй!!! НА ХУЙ!!!
И я пошел.
– И дверь закрой!!!
И я закрыл.
В док становимся. С утра идем. Док в Полярном, так что чего там идти.
Буксирами окружены со всех сторон. Скоро будем. Я даже в кресле задремал, и тут дверь ЦДП рвется нараспашку и кто-то врывается.
Полусонный, еще глаза не отличают человека от ящика, на затекшие ноги вскакиваю и за перегородку – шась! – а там Леший моет руки в моем умывальнике. Леший – старшина команды трюмных. Маленький, вертлявый, вечно улыбающийся, неунывающий тип.
– Испугались? – радуется дурень.
– Леший! – говорю ему. – Вот по башке тебе дать, чтоб пищеварение не портил.
Тот счастливо заливается, потом смолкает и смотрит хитро.
– Гальюны сейчас закрою. Так что если хотите ссать или же пуще того, срать, то сейчас самое время. Потом продую и на большой замок, чтоб на стапель-палубу говно не вывалить. Это я вам по-соседски. Остальные помчатся, когда я продую. Да! Вот еще! Всех предупреждаю, в раковины не писать, а то у меня там труба сейчас будет откручена. В прошлый раз кто-то из ваших нассал мне прямо на голову. Очень я свою голову люблю, так что сразу предупреждаю: не ссать.
– А куда ж ссать, если приспичит?
– А я знаю? Часа четыре доковая операция, так что если чаю не надулись, то можно зажаться и потерпеть.
Леший исчезает. Дверь за ним затворяется. Доковая операция длилась четыре часа. Мочевой пузырь чуть не лопнул.
Еб-тэть!
Это я про то, что случилось после. Витька-штурман позвонил на корабль и сказал, что у него ЧП. У него из караула молодой матрос сбежал с автоматом и патронами.
– Много патронов?
– Много.
– С какого он экипажа?
– С экипажа Петрова…
– Никого не пришил?
– Никого.
– Жди у телефона, – сказал я и помчался к старпому.
– Все еще живы? – немедленно поинтересовался Андрей Антоныч.
– Пока, да.
– Так! Кому он доложил?
– Никому.
– Молодец. В состоянии «пиздец» все еще соображает. Организовал преследование?
– Кажется, нет.
– Когда «кажется», тогда яйца скребут.
– Не организовал, Андрей Антоныч.
– Всех экипажных собак в комендатуру.
– Кого, Андрей Антоныч?
– Собак! Не ясно? Обычных собак! Псов. Домашних. Кто-нибудь из них должен взять след.
След взял доберман по кличке Гранд – ему дали тряпку понюхать.
Через два часа орла обложили со всех сторон два экипажа: наш и Петрова.
После нескольких очередей в нашу сторону поверх голов, и криков, что сдаваться он не собирается, Андрей Антоныч неторопливо поднялся во весь свой непростой рост и так же неторопливо направился к нему. Я пытался что-то сказать, но гланды помешали.
– Стой! Стрелять буду! – неуверенно крикнул ему навстречу этот говнюк.
А я шептал только: «Андрей Антоныч! Андрей Антоныч! Не надо! Андрей Антоныч! Это ж дурак!» – а старпом все шел и шел к нему преспокойненько.
Когда он дошел, то протянул руку к его автомату и отобрал у него автомат – это как в замедленном кино было.
Потом он поговорил с ним ровно минуту, потом повел его к нам.
Дали мы ему на общем собрании двух экипажей трое суток ареста.
Старпома заложили в тот же день.