Ситуация на Балканах
Шрифт:
Когда он поднял голову от блокнота, Иван Дмитриевич, ни с кем не простившись, уже выбегал из комнаты. Хлопнула дверь, три пары сапог торопливо загремели по ступеням.
Никольский, не спавший вторую ночь, тупо таращился в угол.
– Иди домой, – велел ему Кунгурцев, лишь сейчас осознав, чем грозит присутствие в квартире человека, подозреваемого в убийстве австрийского атташе.
– Нет, – сказала Маша. – Через мой труп. Сегодня Петя будет ночевать у нас.
Она вышла из спальни в черном платье с буфами, в котором, как давно заметил Кунгурцев, все ее слова звучали как-то по-особому убедительно.
Никольский молчал. Ему было все равно. Он опрокинул в рот рюмку кагора, предназначенную для Хотека, но это не помогло – мертвая голова по-прежнему смотрела из угла, и некуда было спрятаться от ее взгляда.
Константинов рассказывал, что спустя два дня Иван Дмитриевич провел несколько часов на Сенном рынке, где его знала каждая собака и возле которого в карету Хотека влетел обломок кирпича. Потолкался, побеседовал с мужиками и все выяснил. Оказалось проще простого. Накануне кучер Хотека закупал там фураж для посольских лошадей и повздорил с продавцами. Одному съездил по уху. На другой день этот мужик, увидев проезжавшего мимо обидчика, из-за ограды швырнул в него тем, что под руку попалось, и угодил в открытое окошко кареты.
Константинов утверждал, будто Иван Дмитриевич с самого начала предполагал нечто подобное, но так это или не так, судить трудно.
На берегу первым выпрыгнул адъютант со своим Кораном, за ним вылезли Певцов и Шувалов. Есаул спешился, но казаки остались сидеть в седлах. Рукавишникова на запятках не оказалось – видимо, свалился где-то по дороге.
Ветер со снегом, налетевший около полуночи, бушевал недолго и не успел раскачать море. Оно было спокойно. Две чайки сидели на воде. Рассветало.
– Вовремя успели, – с некоторым, как показалось Певцову, сожалением сказал адъютант, глядя на валивший из трубы дым. Он сочувствовал эмиссарам Гарибальди, отомстившим князю фон Аренсбергу.
– Я думаю, мне неприлично быть на этом судне, – заметил Шувалов.
– Я пойду один, – вызвался Певцов. – Потолкую с капитаном.
– Вы знаете по-итальянски?
– Они все отлично понимают французский язык. Если не станут прикидываться, то договоримся.
– Может быть, возьмете с собой казаков?
– Нет, ваше сиятельство. Лучше бы без шуму, деликатно.
– Есаул, – распорядился Шувалов, – отдайте ротмистру свой револьвер.
Певцов принял оружие:
– Заряжен?
– Так точно.
– А я? – спросил Константинов.
– Надо будет, позову. Стой пока здесь.
Вернув есаулу пустую кобуру, Певцов сунул револьвер за гашник, под мундир, и начал карабкаться по трапу. Наполеондоры лежали в кармане.
Над бортом показалась голова в матросском берете с помпоном:
– Ти лоцман?
Певцов разозлился: голубая шинель, эполеты. Нужно быть идиотом, чтобы принять его за портового лоцмана.
– Именем государя императора!
Вскоре он сидел в капитанской каюте. На вопрос, кто из команды прошлую ночь провел в городе, капитан, пожилой мужчина с грустными южными глазами, обеспокоенный неожиданным визитом, отвечал, что и вчера и позавчера все отпущенные на берег матросы к полуночи вернулись на борт. Имеются ли на судне русские? Святая мадонна! Откуда?
– Впрочем, – продолжал капитан, разливая по кружкам дивно пахнущий ром, – есть кочегаром один негр.
– Вы что, издеваетесь надо мной? – спросил Певцов. – Какой еще негр?
– Из Эфиопии, синьор офицер. Он говорит, у них такая же вера, как у вас, русских. Позвать?
Певцов помотал головой: только эфиопов ему не хватало. Спросил:
– А поляки есть?
Капитан развел руками:
– Тоже нет. Правда, у Дино Челли мать полька.
– Кто он, этот Челли?
– Не знаете Челли? – удивился капитан. – Я был в Кулькутте, и там знают Челли. О, Челли! Четырнадцать лучших в Генуе пароходов – это Луиджи Челли. «Триумф Венеры», еще не самый лучший. Далеко не самый! Хотя скажу, не хвастаясь: в тихую погоду, вот как сейчас…
– Ближе к делу, – перебил Певцов.
– Дино – сын Луиджи. Старший сын. Наследник. Отец послал его со мной набираться опыта. Его мать родом из Польши. Девушка, одевшись в мужское платье, она воевала против русского царя и убежала в Италию. Луиджи выкрал ее из монастыря. Это женщина необыкновенной красоты. Венера…
– Вчера, – снова перебил Певцов, – один из ваших людей в трактире напал на полицейского. – Он нарочно не называл приметы преступника: еще спрячут где-нибудь в трюме. – Я должен опознать негодяя. Будьте любезны собрать наверху всю команду.
– Синьор офицер, тут какое-то недоразумение. Ошибка!
– Всю, – повторил Певцов. – До единого.
Пожав плечами, капитан вышел. Под полом все громче стучала машина, от вибрации поверхность рома в кружках стягивало ровными концентрическими кругами. После бессонной ночи круги эти завораживали взгляд, дурманили не хуже, чем сам напиток.
Снаружи заливался свисток. Топот, ругань. Казалось, бегут десятки людей. Но, выйдя на палубу, Певцов насчитал всего девять матросов. Ни одного бородатого среди них не было.
– Это все? – спросил он.
– Эфиоп остался у топки, – доложил капитан, – и Дино спит в своей каюте. Я не стал его будить…
– Немедленно всех сюда! – приказал Певцов.
Через пару минут появился эфиоп – ясное дело, безбородый, у негров-то и усы плохо растут. Он шел по палубе, утирая пот, с наслаждением вдыхая холодный воздух; Певцову неприятно было на него смотреть – и не потому неприятно, что вот ведь: чучело чумазое, а натека – единоверец. Однако где тут кто с бородами? Может быть, этот сыщик, путилинский шпион, все врет? Ваньку валяет? Не сам ли Путилин его и подослал? Но сомнения мгновенно были забыты, едва капитан привел Дино Челли, хозяйского сынка, здорового нахального парня со светлой бородкой. На плече у него сидел попугай.