Сиверсия
Шрифт:
Чаев бодро поднялся.
– Все! Саня, не ведись, не ведись! Уходи от ситуации. Поехали!
Хабаров улыбнулся. На душе потеплело.
«Кажется, я начинаю понимать, за что мужики любят Витьку…»
Уже поздним вечером, в саду на даче Чаева, сытые, пьяные, довольные, с перемазанными молодой печеной картошкой руками и лицами они сидели на траве у весело потрескивавшего костра. Наливочка, так пришедшаяся по вкусу всем, уже самым затейливым образом перемешалась с водочкой, предусмотрительно привезенной с собой Володей Орловым и Женей Лавриковым. И во многом благодаря этой адской смеси, бурлящей сейчас в крови, Хабаров уговорил Чаева взять гитару.
Чаев превосходно
– Знаешь, Витек, – с чувством начал Хабаров, – сколько раз тебя слушаю, столько поражаюсь. На кой ты горбатишься с нами? У тебя же та-лан-ти-ще! Ты своей гитарой и этим потрясающим голосом такие бы лавры сейчас пожинал!
Позвонки одобрительно закивали, поддакивая.
– Да вы же пропадете без меня, как мамонты! К гадалке не ходить.
– Витька, давай нашу любимую, про каскадеров! – попросил Лавриков.
– Я, если честно, эту песню не люблю, – сказал Хабаров. – Бравады, показухи много.
– Это смотря что показухой называть, – отложив гитару, возразил Чаев. – Вот если горение в машине с сопутствующими взрывами, где, не дай бог, пиротехники заряд перепутают, или, допустим, прыжок с одним парашютом на двоих, тогда это точно показуха. А все остальное… Все остальное, позвонки, это будни!
– Витька прав, мужики. Ну ее к лешему, эту поэзию! Лучше наливочки тяпнем!
Тяпнули.
– Эх! Хорошо сидим! Оказывается, от жизни можно удовольствие получать и без женского пола, – произнес Володя Орлов, блаженно растянувшись на траве.
– Слышала бы тебя сейчас твоя Виктория…
– Мой домашний прокурор? – Орлов плутовато прищурился. – Она мне сегодня устроит допрос с пристрастием, потом сама же вынесет приговор и приведет в исполнение.
– Что за приговор-то? – полюбопытствовал Лавриков, старательно снаряжая горчицей и зеленью покрытый золотистой хрустящей корочкой кусок утки.
– О-о-о, Женька, лучше не знать! – отмахнулся Орлов.
– Да, от тела она его отлучит, – хохотнул Чаев. – Ничего, Володенька, недели две строгого воздержания и можно грешить дальше.
– Живут же люди! – с завистью констатировал Лавриков. – А тут придешь, и никому, кроме автоответчика, до тебя дела нет. Тоска!
– Ах, жук ты майский! – толкнул его локтем в бок Чаев. – А что это за смазливая блондиночка, которую я давеча в половине седьмого утра у тебя застал? Ребята, только представьте: дверь как-то сама собой открывается, а на пороге в женькиной рубахе – она! Ноги прямо от ушей начинаются, фигурка, само собой, дразнит основной инстинкт, и только сообразишь, что «попал», тут же тонешь в омуте бирюзовых глаз!
Лавриков добродушно закивал.
– Все так. Но это сеструха моя была, Ленка.
Раздался дружный хохот. Всем было хорошо известно, что в этом году у Лаврикова эта «сестра» была двадцать восьмой или двадцать девятой по счету.
– Ты, позвонок! До чего дошел: врет и не краснеет!
– История нас рассудит!
Воспользовавшись паузой, Лавриков перехватил инициативу и пошел в наступление.
– Что для вас, проницательные мои, доверчивый, бесхитростный Лавриков? Открытая книга… Я и на смертном одре скажу, что сущность женщины – горизонтальная! Что бы ни говорили поэты и философы и ты, любезный моему сердцу Витька Чаев. Что же мне делать? Как быть? Как жить дальше, я бы сказал?! Обложите меня духмяными пряностями, освежите минералкой со льдом, ибо я изнемогаю от любви!
– Что само по себе и не ново… – философски заключил Чаев и подставился.
– Кстати, Витек, как у тебя с Лорой? Если ты – пас, я к ней подкачу. Богиня!
– Что значит «как»?
– Как – это значит к'aк.
– Никак.
– То есть?
– То есть осади, – сильно сжал его руку Орлов, поманив пальцем. – Иди, дружочек, я расскажу тебе притчу о любопытной Варваре.
– Все ясно, – обиделся Лавриков, – меня опять держат за салагу.
– Младшенький ты наш! – подтвердил Орлов и пинком подтолкнул к рубиновому графинчику.
Этот ленивый разговор ни о чем, осторожно касаясь всех, тщательно обтекал Хабарова. Металлическим прутом, с видом отсутствующего здесь человека, он ворошил жаркие уголья костра и думал.
Работа, от которой он отказался, послав Мари Анже ко всем чертям, была стоящей. Очень трудной, опасной, но стоящей. Сделать то, чего до этого не делал никто, сделать то, что сделать было почти невозможно, было заманчиво. И если автотрюки, сами по себе, исполняются, как правило, не на очень большой скорости – сорок километров в час, то здесь, учитывая необходимость дальнего полета и высокого прыжка, и скорость будет за сотню, и высота запредельной и килограммы, килограммы адреналина в кровь…