Сиверсия
Шрифт:
Хабаров усмехнулся.
– Так же как дружка своего?
В этот момент раздался не то визг, не то срывающийся на фальцет крик, отдаленный шорох, а потом все опять стало тихо.
«Даже для виду не встревожился…» – подумал Хабаров.
Торопливые шаги, звук падающего тела, озлобленное: «Чертовы норы!».
– Никита! Там Емеля сгинул! Гнида спасательская нас подставила!
Тагир вскинул автомат, целя в Хабарова.
Осадчий вскочил, встал между.
– Тагир, опусти оружие.
– Сами
– Опусти оружие, – с нажимом повторил Осадчий. – Емеля глупец. Под ноги надо было смотреть. Это не Парк Горького, вашу мать! – вдруг рявкнул он. – А вы еще не осознали! Это подземелья! Ведете себя как на бульваре! Кто мне саквояжи понесет?! Баба?! Чего молчишь? Что у тебя?
Тагир неохотно опустил автомат.
– В моей галерее есть проход, – после напряженной паузы сказал он.
– Хорошо. Привал окончен. Поднимайся, милая барышня. Идти сама сможешь?
Он взял Марину за руку, поднял, сделал с нею несколько шагов.
– Ну, что? Ноги-то держат!
– Вроде бы… – неуверенно сказала она.
– «Вроде бы»! – передразнил ее Осадчий. – Какого ж ты, сука… – он едва сдержал мат и руку, занесенную для удара. – Тебе что, интересно было, сдохнет он или нет?! – он ткнул пальцем в сторону все еще лежавшего на земле Хабарова.
– Я… Я… – Марина всхлипнула. – Я испугалась.
– Чего ты испугалась, курица?
– Что вы, увидев, что я… Вы начнете… вы… – она заплакала.
– Только интима с такой хитроумной сучкой нам не хватало! Была бы у тебя башка не перевязана, я б тебе по уху съездил! Без вариантов! Сама пойдешь! А спасатель саквояжи Емельянова понесет. Отстанешь – оставим. Крысы тебя сожрут. Боишься крыс?
Марина испуганно закивала.
– Здесь крысы размером со среднюю собаку…
Хабаров встал, прислонился спиной к мокрой стене. Сочившаяся сверху из-под камней вода намочила его комбинезон. Он этого будто не замечал.
Осадчий протянул ему свою фляжку.
– Глотни. Хороший коньяк.
Хабаров жестом отверг предложение.
– Тогда погнали!
Осадчий пропустил вперед Хабарова, за ним Марину, Тагира, сам опять пошел замыкающим.
Со временем галерея стала просторнее, уже можно было идти в полный рост, не пригибаясь, но зато стало сыро. То и дело сверху капала вода, образуя под ногами вонючие черные лужи. За поворотом они уперлись в кирпичную замуровку. Дальше идти было некуда.
– Я говорил, его надо в расход?! – крикнул Тагир, отирая пот грязным носовым платком. – Говорил?!
Хабаров подошел к замуровке, встал к ней спиной и вдоль правой стены отмерил пять шагов. Потом он опустился на колени и стал что-то искать на ощупь.
– Посветите, – попросил он.
У самой стены он нащупал ржавый рычаг, выступавший над землей на ширину ладони и, упершись ногами в стену, обеими руками потянул за него.
Раздался сдавленный скрежет, потом все стало опять тихо.
– Милости прошу! Мы недавно из подземелья труп бомжа вытаскивали. В таком же лазе застрял, – сказал Хабаров.
Осадчий фонариком осветил замуровку. У ее основания виднелся черный проем. Электрический свет выхватил идущие по дну толстые трубы теплотрассы. Осадчий нагнулся, посветил внутрь. Теплотрасса шла в закрытом плитами пространстве примерно метр на полтора.
– Нам что, по трубам ползти?
Он вопросительно глянул на Хабарова.
Хабаров кивнул.
– Я первым полезу, – сказал он. – Дайте фонарик.
– Далеко нам? – не выдержал, спросил Тагир.
По его голосу чувствовалось, что идея ему совсем не нравится.
– До развязки, – ответил Хабаров и юркнул в люк.
Ползти приходилось очень медленно, толкая впереди себя тяжелые саквояжи, с непривычки то и дело стукаясь макушкой о бетонную плиту сверху. Расстояние метров в шестьдесят они преодолевали почти час. Развязка представляла собой закрытое плитами пространство в виде куба четыре на четыре метра. Черные глянцевые трубы по узким тоннелям уходили вниз, вправо, влево. Однако только справа тоннель был больше остальных, и по нему уже можно было не ползти по-пластунски, на брюхе, а передвигаться на четвереньках. Хабаров смог немного отдышаться и отдохнуть, пока до развязки доползли остальные.
– Дальше куда? – тяжело дыша, спросил Осадчий.
– Направо.
– Далеко?
– Пока не увидим решетку.
– А скоро мы ее увидим?
– А этого я не знаю.
Он расстегнул спецовку, задрал свитер, обеими руками рванул черную хлопчатобумажную футболку, ткань затрещала, раздалась, он оторвал большой лоскут и обвязал им голову в виде маски.
– Советую сделать то же самое. Если в той теплотрассе, что мы преодолели, было сыро, то сейчас поднимем тучу пыли.
Он подполз к Марине, снял с нее куртку, оторвал рукав от ее когда-то белого халата, разорвал его вдоль и помог ей завязать лицо.
– Носом дыши, понятно? Куртку застегни.
Она цепко ухватилась за его рукав.
– Я боюсь, Саша. У меня даже зубы стучат от страха. Я все время представляю себе, как это будет…
– Хорош любезничать! Погнали!
Пыль лезла в глаза, в нос и в рот, мешала видеть, мешала дышать. Пыль липла к ладоням, толстая, мохнатая, мышиного цвета. Пыль имела вкус горьковато-плесневелый. Пыль саднила в носу, заставляя чихать, до рези в легких, до головокружения. Из-за облака пыли рассмотреть ползущего впереди было нельзя. Можно было только по звуку догадываться, что не один в этом каменном мешке, заполненном до самых краев пылью.