Сияние потухших звезд
Шрифт:
– То есть пассажиры на борту погибнут?!
Пришелец немного помолчал, и в тишине этот глупый вопрос приобрел особую бессмысленность.
– Разумеется, – сказал наконец гость. – Впрочем, большинство покинет звездолет на пересадочной станции, следующие остановки технические. Ожидается, что внутри останутся только пилоты и обслуживающий персонал.
– Это же человек двадцать, наверное?
– Двадцать четыре человека, не считая тех, кто решит продолжить полет.
– И я должен их всех убить?
Пришелец снова помолчал. Вдруг сообразил, что не стоит все же доверять дело идиоту, подумал Цин.
– Разумеется, – ответил человек в маске.
– Но ведь это преступление, – как-то тихо и неуверенно проговорил Цин, так что собеседник его едва расслышал.
– Корпоративный
– Ну да, но ведь погибнут люди?!
– Ну и что?! – сказал пришелец, и Цин даже сквозь маску различил его удивление. – Так работает свободный рынок. Это часть процесса.
Гость немного помолчал, словно ища причину сомнений Цина, и добавил:
– К тому же вам хорошо заплатят.
Цин хотел было спросить, что будет, если он откажется, если прямо сейчас вот скажет – «нет». Но он и сам догадывался – что. Сложно не догадаться. Человек в маске уже выложил все, что Цину знать не полагалось. Наверняка у него под одеждой оружие, может и не одно, и руки у него из какой-то смеси сплавов с тучей имплантов – под комбинезоном видно, насколько неестественно они себя ведут. Отказаться теперь – тоже самое, что отрицательно ответить на вопрос: «Хочешь жить?» Вместо этого вдруг, не подумав, спросил другое.
– Сколько?
– Пятнадцать миллионов.
Цин и вообразить себе не мог такую сумму, поэтому не удивился, не поразился, а только заморгал и задумался. Ведь, в конце концов, что в сейчас значит человеческая жизнь? Да и чья? Каких-то незнакомцев, которые что есть, что нет… Всякого рода катастрофы в наше время – явление настолько привычное, что в средствах массовой информации под них выделены уже отдельные ежедневные (или по крайней мере еженедельные) колонки и разделы. Корпоративный терроризм одна из форм взаимодействия бизнеса, элемент экономической борьбы, не больше. Элемент, давно не провоцирующий в обществе никаких особо сильных реакций. Недавно, к примеру, в соседнем городе взорвали энергостанцию, столб плазмы, отливающий всеми цветами радуги, было видно даже сквозь щелочки окон в квартире Цина. Тогда в труху рассеяло несколько тысяч человек, не говоря уже о выбросах, которые, поговаривают, позже еще сгноят половину города. А в прошлом месяце кто-то подорвал станцию аэротакси, правда, кажется, жертв было мало. Корпорациям нужно как-то конкурировать, бороться за рынок. А ради прибыли любые средства хороши, здесь запретов нет. Да и какие могут быть запреты, когда законодательные органы государства – часть корпорации, вход на третьем этаже, шестьдесят два шага от лифта.
А что на другой чаше весов? Деньги заканчивались, холодильник пуст и все те бутылки, что валялись по комнате – выпиты были уже давно. Он больше никогда не найдет работу по профессии, а отыскать другую в этом муравейнике… Работать сутками напролет за зарплату, на которую невозможно купить и куска хлеба, чтобы позволить своему работодателю похвастаться новым золотым звездолетом? Помучиться полгода и сдохнуть от переутомления, как это делают все остальные? Миллионы людей живут на улицах, гибнут от голода и средневековых болезней, и все делают вид, как будто даже не замечают этого. У нищих нет денег, а те, кто не может платить – не нужны государству со свободной экономикой.
Будущего нет. Как нет и настоящего. И хорошо бы забыть о том, что было прошлое.
Цин спросил еще о своих заказчиках, но пришелец в маске ничего не ответил. Вместо этого он молча встал и ушел прочь. Цин долго вертел в руках взрывчатку. Она похожа на серую пилюлю с крошечным входным отверстием.
На следующее утро на миниэхо Цина пришел электронный билет на звездолет. В один конец.
Он наскоро собрал вещи в мешок, запихнул в карман рукава бомбу, накинул коричневую куртку на все сезоны и вышел в коридор. Тотчас на миниэхо посыпались сообщения от горсовета о долгах по штрафам, просроченной оплате коммунальных услуг и невыплаченных сборах. Всего почти полтысячи наименований в списке. Цин попытался просмотреть их спускаясь в лифте, но тот застрял (в прошлом месяце он разогнался настолько увлеченно, что врезался в потолок и не смог из него выбраться). Пришлось шлепать по лестнице.
Штраф за отсутствие комнатных растений и сбор за комнатные растения. Налог на оконные ставни. Штраф за прозрачную упаковку алкоголя. Оплата охлаждения воздуха в дневное время. Штраф за отсутствие договора на грязную обувь. Штраф за слишком яркий свет. Налог на подогрев воды для унитаза. Налог на перемещение свыше тысячи километров за день. Налог на поглощение алкоголя и безработицу.
У Цина едва не вспухла голова. Ему навстречу поднималась толстая женщина с двумя детьми. Увидев Цина, она брезгливо нахмурилась, а дети продолжали пшикать друг на друга. Цин остановился, чтобы всех пропустить.
Есть даже штраф за слишком малое использование энергии – экономность вредит экономике, как говорят люди из правительства.
Пятнадцати миллионов хватит на уплату всех поборов на годы вперед. Но как же страшно не хочется туда идти и делать то, что нужно сделать! Как не хочется становится убийцей! Как это противно, мерзко, жаль, что ничего не поделаешь… Надо ведь как-то зарабатывать деньги, и в, конце концов, многие их именно так и зарабатывают. Просто еще одна профессия, говорил себе Цин, но слова не успокаивали. Мысли роились, бегали, выталкивали одна другую, и самой активной в борьбе была одна – «Я не хочу убивать». Цин усиленно гнал ее другой – «Пятнадцать миллионов», получалось плохо, но ничего лучше придумать не выходило. Хорошо еще, что перед уходом допил последнюю бутылку сорокаградусной. Жаль только, что к посадке все выветрится.
Он выбрался наконец на улицу и застегнул куртку. Снаружи свистел прохладный ветерок, небо затянули бурые, пушистые тучи, солнце кое-где стреляло лучами. Морозный день и, наверное, дождь пойдет.
Цин нанял воздушное такси и, пока летел до космопорта, разглядел сразу две темные подозрительные машины. Одна всю дорогу следовала на приличном расстоянии позади, другая, наземная, спокойно катила внизу, среди домов, но тоже почти не отставала.
Интересно, что будет если он сейчас вернется? Поедет домой и ляжет спать. Проснется ли он тогда? Как его убьют? Пристрелят снаружи сквозь стену, или отравят газом, или пришлют робота с пистолетом? А если никак и не убьют… Все вот эти штрафы да поборы, которые с удивительной работоспособностью каждый день сочиняют в домах власти, – что с ним сделают они? Оставят на морозной улице подыхать голодной смертью? Швырнут в тюрьму, или выселят на какую планету, добывать алмазы из недр? Или просто взорвать одну бомбу… Которую так или иначе кто-нибудь да взорвет… Короче говоря, в сочинении оправданий Цину не было равных.
Темные закатные солнечные лучи скользнули на горизонте, когда такси опустилось к широкой круглой стоянке космопорта.
В отдалении слышался гул и грохот космических двигателей и свист колючего ветра.
Какой же холод, думал Цин. Какой дикий холод!
В космопорте, как всегда, не протолкнёшься, с ног сбивают снующие всюду опаздывающие. Люди в черных длинных плащах с цветастыми волосами, нудящие дети в переливающихся фасонами куртках, несколько полубоевых андроидов, охрана в темно-синих бронежилетах, две девушки с излучающими лазер глазами, еще одна с искусственными волосами, торчащими дыбом, как сухой куст, позади нее несколько чиновников в строгих комбинезонах тащат здоровенные сумки и спешат, как жертвы, улепетывающие от убийц. Каких диких типажей тут только не было! В углу робот с фотонным дробовиком обыскивал наглую девицу, которая строила презрительные рожи и пыталась оттолкнуть машину. На полужидких скамейках сидели целыми семействами, а поодаль, у окна с городской панорамой подпрыгивал от нетерпения розовый карлик с механическим лицом. Где-то пикали сигналы прибытия звездолетов. И при этом, что странно, в залах космопорта стояла удушающая тишина. Даже плавающие у стен и под потолком огромные новостные голоэкраны были молчаливы и безучастны. В ногте у каждого был свой собственный миниэхо, и каждый слушал свой собственный звук.