Сияние
Шрифт:
«Порше» легавые нашли за ночной закусочной в Лайонсе, а Уллман кой на кого нажал, чтоб его отдали этому юристу. Потом они вдвоем навалились на старину Арчи Хотона, здешнего следователя, и заставили поменять вердикт на «смерть от несчастного случая». Сердечный приступ. Теперь старина Арчи катается в «крайслере». Я его не виню. Дают — бери, бьют — беги, особенно, коли с годами начинаешь обустраиваться.
Явился платок. Трубный звук. Быстрый взгляд. С глаз долой.
— И что же происходит? Где-нибудь через неделю эта тупая шлюха, горничная, Делорес Викери ее звать, убирается в номере, где жила та парочка, и вдруг начинает орать, будто ее режут, и падает замертво. А когда очухалась, то и говорит, дескать, видела в ванной голую бабу. «А лицо-то все багровое, раздутое — да еще она ухмылялась». Тут Уллман выкинул ее с работы, сунул жалованье за две недели и велел убираться с глаз долой. Я подсчитал, с тех пор как мой дед открыл этот отель в тысяча девятьсот десятом году, тут человек сорок — пятьдесят померло.
Он
— Знаете, как они по большей части отправляются на тот свет? От сердечного приступа или удара, когда трахают свою бабу. Таких старых дураков, что хотят гульнуть под занавес, на курортах пруд пруди. Забираются сюда, в горы, чтоб повоображать, будто им снова двадцать. Бывает, случится иногда неприятность, да только не всем ребятам, что управляли нашим отелем, удавалось скрыть это от газетчиков так же здорово, как Уллману. Так что славу себе «Оверлук» заработал ту еще, будьте спокойны. Провалиться мне, коли у хренова «Билтмора» в Нью-Йорке, ежели расспросить нужных людей, не окажется такой же славы.
— Но привидений-то нет?
— Мистер Торранс, я здесь проработал всю свою жизнь. Играл тут еще пацаном — не старше вашего сынишки с той фотки, что вы мне показывали. Но до сих пор привидений пока не видел. Хотите, пойдем со мной наружу, покажу вам сарай.
— Отлично.
Когда Уотсон потянулся, чтобы погасить свет, Джек сказал:
— Чего тут полно, так это бумаг.
— А, вы это серьезно. Похоже, копились они тыщу лет. Газеты, старые счета и квитанции, и Бог знает что еще. Папаша мой, когда тут была старая печка, здорово умел наводить порядок, но теперь никто этим не занимается. Придется мне как-нибудь нанять парня, чтобы он отволок все это вниз, в Сайдвиндер, и сжег. Коли Уллман возьмет расходы на себя. Думаю, ежели гаркнуть как следует «крыса!», он это сделает.
— Так здесь есть крысы?
— Ага, по-моему, несколько штук есть. Там у меня и крысоловки, и яд, так мистер Уллман хочет, чтоб вы это распихали по чердаку и тут, внизу. Присматривайте за своим мальцом хорошенько, мистер Торранс, вряд ли вам охота, чтоб с ним что-нибудь стряслось.
— Это уж точно.
Совет Уотсона его совершенно не уязвил. Они пошли к лестнице, задержавшись на минуту, пока Уотсон в очередной раз сморкался.
— Там найдутся все нужные инструменты и кой-какие ненужные. И еще в сарае черепица. Уллман говорил вам про нее?
— Да, он хочет, чтобы я перекрыл часть крыши в западном крыле.
— Жирный ублюдок выжмет из вас на халяву все, что можно, а весной будет ныть и скулить, что и половина работы не сделана так, как надо. Я раз ему прямо в рожу говорю, я говорю…
Пока они поднимались по лестнице, слова Уотсона постепенно затихали, сливаясь в убаюкивающее монотонное жужжание. Оглянувшись разок через плечо на непроницаемую, пахнущую плесенью тьму, Джек Торранс подумал, что если и есть на свете место, где должны водиться привидения, то это здесь. Он вспомнил про Грейди, запертого в отеле мягким, неумолимым снегом, про Грейди, который потихоньку сходил с ума, пока не совершил свое злодейство.
«Кричали они или нет? — задумался Джек. — Бедняга Грейди, каково каждый день чувствовать, как это подступает, и понять наконец — для тебя весна никогда не наступит. Ему не следовало жить здесь. И не следовало терять над собой контроль».
Когда Джек выходил за дверь вслед за Уотсоном, последние слова эхом вернулись к нему с резким треском, словно сломался карандашный грифель, — дурной знак. Господи, Джек мог напиться. Тысячу раз напиться.
4. Страна теней
В четверть пятого Дэнни сдался и отправился наверх за молоком с печеньем. Все это он проглотил, глядя в окно, потом подошел поцеловать маму, которая прилегла отдохнуть. Она предложила посидеть дома, посмотреть «Улицу Сезам» — так время пройдет быстрее, — но он решительно замотал головой и вернулся на свое место на кромке тротуара.
Было уже пять, и, хотя часов у Дэнни не было (к тому же он все равно не умел еще как следует определять, который час), ход времени он сознавал — тени удлинились, а дневной свет приобрел золотистый оттенок.
Вертя в руках планер, он напевал себе под нос:
— Лу, беги ко мне скорей… Господин ушел чуть свет, ну а мне и горя нет… Лу, беги ко мне скорей…
Эту песенку они все вместе пели в детском саду «Джек и Джилл» в Стовингтоне. Здесь он не ходил в детский сад, потому что папе это было больше не по карману. Дэнни знал, что отец с матерью встревожены этим, встревожены тем, что это усугубляет его одиночество (а еще сильнее тем — правда, об этом не говорилось даже между ними, — что в этом Дэнни винит их), но на самом деле ему не хотелось снова ходить в «Джек и Джилл». Это для малышей. Дэнни еще не стал большим парнем, но и малышом уже не был. Большие ребята ходили в настоящую школу, и им давали горячий ленч. Первый класс. На будущий год. А в этом году он был кем-то средним между малышом и настоящим парнем. Ничего страшного. Он действительно скучал по Скотту с Энди (главным образом по Скотту), но все равно ничего страшного. Ожидать, что будет дальше, лучше в одиночку.
Насчет родителей он понимал многое и знал, что частенько им это не по вкусу, и не один раз они просто отказывались этому верить. Но в один прекрасный день поверить придется. Дэнни довольствовался ожиданием.
Плохо, конечно, что они не умели верить ему больше — особенно в таких случаях, как сейчас. Мамочка лежала дома на кровати чуть не плача — так она тревожилась о папе. Кое-какие ее тревоги были слишком взрослыми, чтобы Дэнни мог их понять, — нечто смутное, имеющее отношение к безопасности, папиному представлению о себе; чувство вины, гнев, страх перед тем, что с ними будет. Но сейчас маму главным образом занимали две вещи: не попал ли папа в горах в аварию (а то с чего бы он не позвонил?) и не отправился ли он Плохо Поступить. С тех пор как Скотти Ааронсон, который был на полгода старше, все объяснил Дэнни, тот отлично понимал, что значит Плохо Поступить. Скотти был в курсе, потому что его папа тоже Плохо Поступал. Один раз, рассказывал Скотти, папа стукнул маму прямо в глаз и сбил с ног. В конце концов из-за Плохих Поступков папа и мама Скотти РАЗВЕЛИСЬ, и, когда Дэнни познакомился со Скотти, тот жил уже только с мамой, а с папой виделся по выходным. РАЗВОД стал главным кошмаром в жизни Дэнни, это слово всегда возникало у него в голове в виде надписи, выведенной красными буквами, которые кишели шипящими ядовитыми змеями. В РАЗВОДЕ родители больше не живут вместе. Они тянут резину в суде (перетягивают канат? растягивают эспандер? Дэнни не знал точно, имеется ли в виду одно из этих занятий, или речь идет о чем-то другом; в Стовингтоне мама с папой, бывало, не чуждались ни того, ни другого, и для себя он решил, что возможен любой вариант), и тебе приходится уйти с кем-то одним, другого ты практически перестаешь видеть, а тот, с которым ты остался, может, если ему приспичит, выйти замуж или жениться на ком-нибудь, кого ты даже не знаешь. Самым ужасным в РАЗВОДЕ было то, что это слово — или понятие, или чем уж он был в восприятии Дэнни — плавало в головах его собственных родителей, он чувствовал это; иногда — рассеянное и относительно далекое, иногда — отчетливое, все заслоняющее и пугающее, как грозовая туча. Так было после того, как папа наказал Дэнни за то, что тот перепутал бумаги в его кабинете, и доктору пришлось поместить руку мальчика в гипс. Воспоминание об этом уже почти стерлось, но мысли о РАЗВОДЕ помнились ясно и наводили ужас. В то время эти мысли окутывали мамочку, и он жил в постоянном страхе, что она, выдернув То Слово из своей головы, выговорит его и сделает РАЗВОД реальностью. РАЗВОД. Мысль о нем постоянно сидела в их подсознании — одна из немногих, какие он всегда умел уловить, подобно аккордам простенькой мелодии. Но, как и аккорд, центральная мысль составляла лишь основу для более сложных мыслей — мыслей, которые Дэнни пока был не в состоянии даже начать переосмысливать по-своему. Они приходили к нему просто красками и настроениями. Центром маминых мыслей о РАЗВОДЕ было то, что папа сделал с его рукой, и еще то, что случилось в Стовингтоне, когда папа потерял работу. Тот парень. Тот Джордж Хэтфилд, который жутко разозлился на папу и провертел дырки в шинах их «жука». Папины мысли о РАЗВОДЕ были сложнее, окрашены в темно-лиловый и пронизаны черными-пречерными страшными жилками. Кажется, папа думал, что им будет лучше, если он уйдет. Что исчезнет боль. Папе было больно почти все время, главным образом из-за Плохого Поступка. Постоянное страстное желание папы удалиться в уединенное местечко, смотреть цветной телевизор, есть из миски арахис и Плохо Поступать до тех пор, пока рассудок не угомонится и не оставит его в покое, Дэнни удавалось уловить тоже почти всегда.
Но сегодня днем маме не стоило волноваться. Дэнни жалел, что нельзя пойти к ней и рассказать об этом. «Жук» не сломался, папа не Поступил Плохо, а ехал домой. Сейчас он тарахтел по шоссе между Лайонсом и Боулдером, откуда до дома рукой подать, и о Плохом Поступке даже не думал. Он думал про… про…
Дэнни украдкой оглянулся на кухонное окно. Иногда от слишком напряженных раздумий с ним что-то случалось. Окружающее — реальность — куда-то пропадало, тогда он видел такое, чего там не было. Один раз, вскоре после того, как ему загипсовали руку, это случилось за столом, когда все ужинали. Родители тогда не очень-то много разговаривали друг с другом. Но они думали. О да. Мысли о РАЗВОДЕ нависли над кухонным столом, как набрякшая черным дождем туча, готовая разразиться ливнем. Было так плохо, что ему кусок не шел в горло. Когда вокруг клубился черный РАЗВОД, мысль о еде вызывала тошноту. Он полностью сосредоточился — ведь это казалось отчаянно важным, — и именно в тот момент что-то произошло. В реальность он вернулся, лежа на полу, картошка с бобами оказалась у него на коленях, мамочка, обняв его, плакала, а папа звонил по телефону. Дэнни был напуган, он попытался объяснить, что ничего такого в этом нет, что иногда это с ним бывает, если сосредоточиться, чтобы понять больше, чем ему обычно доступно. Он попытался объяснить насчет Тони, которого они прозвали его «невидимым приятелем».