Сияние
Шрифт:
Наконец, до него, кажется, доходит, где находится его чертова рука. Он резко перемещает взгляд на меня и быстро отдергивает руку. Я немного расслабляюсь и тяжело выдыхаю.
Я чертов везунчик — женился на самой красивой и доброй женщине, которую встречал. Мои собственнические чувства не знают границ, когда речь идет о Селене.
Я стараюсь подавить ревность и продолжаю кормить дочь, но желание отвести жену подальше от Люка не унимается, поэтому я вскидываю голову каждые пару секунд.
Селена
— Адриан, милый, ты не принесешь дяде Люку стакан воды?
Он со звоном кладет ложку на тарелку, вскакивает и выбегает из комнаты. Несколько секунд спустя он возвращается, осторожно неся в руках стакан с водой, стараясь, чтобы жидкость не расплескалась через край.
— Слушай, возьми-ка Хоупи, а я помогу Люку добраться до ванной, — требую я мягко.
— Дай мне сначала подлатать его, — бормочет она, изучая порезы и царапины на лице и руках Люка.
Селена встает, наклоняется ко мне, целует в подбородок и проходит мимо меня. Я поворачиваюсь посмотреть, как покачиваются ее бедра — естественно, грациозно — пока она идет к ванной. Вскоре она возвращается с аптечкой первой помощи. Схватив с дивана подушку, она бросает ее на пол и осторожно опускается на одно колено, затем на другое.
Приподнявшись на локтях, Люк слегка покачивается, и, моргая, смотрит на нее влюбленным взглядом, который я подмечал несколько раз с тех пор, как познакомил его с моей женой.
Отобрав все необходимое, она аккуратно раскладывает все на полотенце и начинает промывать порезы. Спустя десять минут она заканчивает и убирает все обратно в аптечку.
Одной рукой я выхватываю у нее аптечку, когда она проходит мимо меня.
— Сядь, — я киваю подбородком на диван и быстро направляюсь к ванной. Спустя несколько секунд я возвращаюсь и опускаюсь на корточки перед Люком. Убедившись, что он в сознании и откликается, я забрасываю его руку себе на плечо и поднимаю его с пола.
— Черт подери. Ты что, сделан из камня? — бормочу я себе под нос. Он бормочет что-то в ответ, пока я веду его к ванной. — Помочь тебе принять душ? — спрашиваю я, помогая ему присесть на край ванной.
Он одаривает меня полным отвращения взглядом и проводит рукой по лицу. Люк открывает рот, собираясь что-то сказать, но, видимо, передумывает и закрывает его.
— Спасибо, братишка, — благодарит меня он и начинает стягивать рубашку; поначалу его движения очень неуверенные.
Я наблюдаю за ним, изучая его внешность. Короткие пряди черных волос всклокочены и торчат в разные стороны, словно стремятся сбежать с его головы. Под обычно живыми карими глазами залегли темные круги. Выглядит
— Что в тебя вселилось? Не похоже на тебя приходить домой пьяным настолько, что ты не в состоянии подняться в гостевую спальню.
Он снова садится на край ванной, опускает голову на руки и смотрит на меня своими покрасневшими глазами.
— Она. Дьяволица.
Я вопросительно выгибаю бровь.
— В человечьем обличье. К чертям это все. В следующий раз я предпочту машины, — бормочет он сам себе.
— Кто такая эта «она»? Твоя подружка Шарлотта?
Он вскидывает голову и морщится, но каким-то образом ему удается сердито посмотреть на меня, несмотря на боль, которую, уверен, он сейчас испытывает.
— Она не была моей подружкой. И нет. Это не Шарлотта.
Я ухмыляюсь.
— Все так плохо?
— Сотри эту улыбочку со своей рожи, Солнышко, — встав, сердито цедит он сквозь зубы. — Дерьмо! — яростно матерится он, чуть не плача. — Я умираю, Ремингтон, а я еще даже не написал завещание. Просто передай маме и Доминику, что я люблю их.
Я закатываю глаза.
— Прекрати вести себя как ребенок. Когда кушал, надо было помнить, что еда чужая, а живот свой, — я подхожу к шкафу над раковиной и возвращаюсь с двумя таблетками обезболивающего и стаканом воды.
Как только передаю ему таблетки, он забрасывает их в рот и запивает большими глотками воды. Опустив стакан, он делает долгий глубокий вдох.
— Я встретил ее два дня назад на вечеринке. Мы понравились друг другу. Ночь прошла шикарно, пока она все не испортила, — говорит он и хмуро смотрит в стакан.
— Что? Она не позволила Люку Оливеру Всемогущему трахнуть ее?
Он улыбается.
— О, позволила. Кто может сопротивляться всему этому? — свободной рукой он указывает на свое тело.
Самоуверенный ублюдок.
— Тогда почему ты так расстроился?
Это стирает ухмылку с его лица. Он запускает пальцы себе в волосы и зажмуривается, словно одно только воспоминание о том, что произошло, причиняет ему физическую боль.
— Она ушла, — с горечью отвечает он. — Она проснулась и ушла.
— Боже, Люк. Она ушла. И? Ты поэтому напился? Как тебе вообще удалось добраться домой в середине ночи?
— Такси, — сухо поясняет он. — Дело не только в том, что она ушла. Дело в том, что она ушла, оставив меня, распятого на кровати — мои руки и ноги были привязаны к кровати моими собственными наручниками и веревками, — он вздрагивает и сосредотачивает свой взгляд на мне. — Она сказала, что у нее были мужики и получше. Она убила меня наповал, брат.
Мои губы вздрагивают — улыбка так и просится наружу.