Сиятельный. Прелюдия
Шрифт:
Впрочем, нестрашно. Темные очки созданы будто специально для таких случаев.
Взяв с полки щетку и жестянку зубного порошка, я избавился от неприятного привкуса во рту, прямо в ванной комнате оделся и вернулся к наводившему в спальне порядок дворецкому уже при полном параде.
– Сегодня на службу мне не надо, только отнесу костюм и вернусь, – сообщил я ему, взял валявшийся у стены бумажный пакет и зашагал к лестнице, но Елизавета-Мария перехватила меня на полпути.
– В доме есть хоть что-нибудь съестное? – выглянула она из своей комнаты,
– Попробую это организовать, – пообещал я, совершенно не представляя, где взять деньги на покупку провизии.
– Пойти с тобой?
– Не стоит, – отмахнулся я и сбежал на первый этаж. Дошел до ворот, обернулся и невесело усмехнулся, глядя на мрачный особняк.
В проклятии был один несомненный плюс: несмотря на три заклада и кучу просроченных платежей, никому из кредиторов и в голову не приходило отобрать у меня за долги дом. А кого такая мысль посещала…
Что ж, аггельская чума – это не та болезнь, которую можно вылечить парой таблеток аспирина.
До портного добирался пешком; денег не хватало не только на подземку, но даже и на паровик. Впрочем, торопиться было некуда, поэтому я без всякой спешки прошелся по знакомым улочкам, прикидывая, кто из моих немногочисленных приятелей согласится ссудить на неопределенное время хотя бы две-три десятки.
На ум приходил только Альберт Брандт, но видеть его хотелось в последнюю очередь.
Вернув костюм, я встал на крыльце ателье, достал жестянку с леденцами и отправил в рот малиновый.
– Ужасная катастрофа в Париже! – заголосил вдруг вывернувший из-за угла мальчонка, размахивая свежей газетой. – Погиб знаменитый Сантос-Дюмон! Крушение аэроплана! Взрыв порохового двигателя! Ужасная катастрофа в Париже!
Мальчишка орал так заразительно, что заваляйся в карманах хоть пара никелей, купил бы газету из чистого любопытства, но из бумажника пришлось выгрести все подчистую, поэтому я отвернулся и зашагал по улице.
Ужасная катастрофа? Ха! Ужасней моего финансового кризиса придумать катастрофу просто невозможно!
Где раздобыть денег? Где?!
Неожиданно я вспомнил о давешнем приглашении в Банкирский дом Витштейна и прищелкнул пальцами.
Точно! Сегодня понедельник, банк работает, а где банк, там и деньги. Вот туда и отправлюсь.
Но тут сидевший на лавочке господин опустил газету и улыбнулся, заметив мое неподдельное изумление.
– Присаживайся, Леопольд, – предложил инспектор Уайт. – Надеюсь, у тебя было достаточно времени обдумать мое предложение?
Я встал напротив начальника и кивнул:
– Достаточно. Я не стану этого делать.
Роберт Уайт и бровью не повел.
– Могу поинтересоваться, по какой причине? – только спросил он, услышав отказ.
– Не хочу, чтобы эта тварь сожрала мою душу.
– Не беспокойся, у тебя все получится.
– Получится? В падшем силы, как в ста тоннах динамита! Я и близко к нему не подойду!
– Ты упускаешь шанс хоть чего-то
– Извините, инспектор. Без меня.
И не желая больше выслушивать никаких доводов, я развернулся и зашагал в обратном направлении.
Роберт Уайт останавливать меня не стал. Он и с места не сдвинулся, так и остался сидеть на лавочке. Но спину жгла его снисходительная улыбка, и от этой улыбки на душе сделалось как-то совсем нехорошо.
В банк я не пошел, отправился прямиком домой. Но опоздал…
Предчувствия не подвели – стоило только пройти за ограду, и в глаза сразу бросилась оставленная нараспашку дверь.
Теодор подобной небрежности себе никогда не позволял!
Достав из кармана «Цербер», я уже на бегу сдвинул предохранитель и взлетел на крыльцо. Заскочил в дом, и сразу из-под ноги вылетела винтовочная гильза, ударилась о плинтус, закрутилась на месте.
– Дерьмо! – в сердцах выругался я, встав над телом дворецкого, во лбу которого чернело засохшей кровью аккуратное пулевое отверстие. Поднял брошенную на грудь Теодора визитную карточку, прочитал лаконичное послание на обратной стороне и вновь не удержался от ругательства.
«Ты знаешь где», – гласила надпись на визитке инспектора Уайта, и ничего больше на ней не было, но больше ничего писать и не требовалось.
Я знал где. И еще я знал, что инспектор не оставит меня в покое, пока не добьется своего.
Обратиться в Третий департамент?
При одной только мысли об этом у меня вырвался нервный смешок.
Не вариант. Хорошо бы, но не вариант.
Отбросив смятую визитку, я посмотрел на дворецкого и покачал головой.
– Ладно, Теодор, – вздохнул я, хрустнув костяшками пальцев, – давай начнем все сначала.
И я заставил себя увидеть то, что лежит на полу в действительности, а не в моем подменившем собой реальность воображении.
И сразу облик дворецкого начал меняться и терять человеческое обличье. Тронутая тлением кожа туго обтянула острые скулы, пустые глазницы провалились, губы натянулись полосками серой кожи и обнажили неровные желтые зубы, а волосы увенчали череп серыми клочьями. И лишь дыра во лбу не изменилась никак. Пулевое отверстие было здесь и сейчас.
Неожиданно торчавшая из рукава кисть дрогнула, скрюченные пальцы заскребли по дубовому паркету, ноги засучили по полу начищенными ботинками, и тогда я одернул неупокоенного:
– Терпение, Теодор! Терпение!
Ту ночь, когда в доме поселилось проклятие, дворецкий не пережил. Но и умер не до конца. Теодор был человеком чести, его чувство долга оказалось сильнее смерти, и это сыграло с ним злую шутку – все эти годы он оставался заперт в собственном мертвом теле, будто в камере смертников. Старуха с косой могла прийти за ним в любой из дней, но медлила, то ли намереваясь извести обманувшего ее наглеца ожиданием, то ли не зная, с какой стороны подступиться к эдакому упрямцу. А я…