Сиятельный

Корнев Павел Николаевич

Отец вечно пропадал в городе, мама тяжело болела, слуги хлопотали по дому, а до книг из библиотеки я тогда еще не дорос, мог только выискивать редкие картинки да перелистывать любимый мамин томик «Приключений Алисы в Стране чудес» с иллюстрациями Джона Тенниела.

До пяти лет я был предоставлен самому себе и при этом заперт на территории усадьбы. Немудрено, что я знал каждый закуток в доме, каждый куст в саду. Я придумывал сотни способов развлечься, но надолго они занять меня не могли. И тогда приходила скука. Иной раз она допекала так, что хотелось выть волком.

Позже

я считал те годы самыми счастливыми в своей жизни.

Почему вспомнил об этом сейчас?

Всему виной был старший инспектор Моран. После общения с ним захотелось запереться в библиотеке и носа на улицу не казать. Пару недель не попадаться никому на глаза, не привлекать ничьего внимания; дождаться, пока улягутся круги на воде.

Не вышло.

Когда вернулся домой, Елизавета-Мария сидела на нижней ступеньке крыльца и один за другим обламывала хрупкие черные лепестки сорванной в цветнике астры.

– Тебе письмо, – сообщила она, не отрываясь от своего занятия.

Я достал из вскрытого конверта послание на дорогой плотной бумаге и удивленно хмыкнул. Дядя приглашал в гости.

Что это вдруг на него нашло?

Елизавета-Мария с прищуром посмотрела на меня и спросила:

– Поехать с тобой?

– Нет, – отказал я. – И не порть цветы.

– Черные мертвые цветы. Они и вправду нравятся тебе?

– Не нравится беспорядок.

Девушка поднялась со ступеньки и поправила мой шейный платок.

– Представь меня дяде, и он сразу станет покладистей. Перед моим очарованием ему не устоять…

– Нет.

Разговор совершенно точно предстоял не из легких, и меньше всего хотелось вконец разругаться с родней из-за какой-нибудь неподобающей выходки суккуба.

– Мне скучно! – пожаловалась Елизавета-Мария.

– Почитай прессу, – предложил я, сунув девушке прихваченную с собой из бара газету. – В аду такого нет.

Та поджала губы, но скандала устраивать не стала.

– Накрывать на стол? – лишь спросила, откладывая газету в сторону.

Я задумался, не выпить ли перед дорогой чаю, но дядя большую часть времени проводил в загородном имении, а путь туда был вовсе не близкий. В итоге решил не терять время попусту и покачал головой:

– Сначала дела.

– Не задерживайся, на ужин будет рагу, – предупредила девушка и с придыханием добавила: – Острое, как огонь!

– Ничего не могу обещать, – сухо ответил я и зашагал к калитке.

Всякий раз, когда суккуб говорила о еде, у меня возникало нехорошее чувство, будто она откармливает меня на убой.

Глупости? Хорошо бы, если так.

Уговор уговором, но либо я избавлюсь от нее, либо она заполучит мою душу.

Третьего не дано.

Центральный вокзал Нового Вавилона по праву считался городом в городе. Главное здание с высоким стеклянным куполом, административные корпуса, пешеходные мосты, котельные, бессчетные развязки, переходы и запасные пути, сторожки, ряды однотипных пакгаузов и склады с углем занимали территорию, сопоставимую с площадью целого района.

И если Новый Вавилон временами представлялся мне адским котлом, в котором плавились люди со всего света, то Центральный вокзал был его точкой кипения.

Купив билет первого класса – благо, Альберт Брандт, у которого пришлось занять на проезд, торопить с возвратом долга обыкновения не имел, я ссыпал сдачу в портмоне, отыскал табло с расписанием и отправился к выходу на нужную платформу. Бистро поманило ароматом свежей выпечки и кофе, но я удержал себя в руках и прошел мимо. Поезд должен был подойти с минуты на минуту, а меньше всего мне хотелось опоздать и провести в этом бедламе лишние полчаса. И без того голова кругом идет.

С отцом мы часто приходили сюда; он встречался с нужными людьми, я глазел из зала ожидания на поезда и поедал профитроли в том самом бистро, мимо которого сейчас столь спешно прошагал. Удивительно, но раньше здешнее столпотворение меня нисколько не раздражало, а теперь готов на стену лезть, лишь бы оказаться подальше от этой беспрестанно гомонящей толпы.

Но на платформе людей меньше не стало. В дальнем конце перрона и вовсе царила сутолока почище, чем перед кассами синематографа в день премьеры; громоздились горы тюков и прочей поклажи, бегали дети, кто-то плакал навзрыд. Пассажиры на той стороне были сплошь в поношенной и залатанной одежке; загорелые, чумазые, склочные. Хвостовые вагоны третьего класса обычно набивались под завязку, и узенькие лавочки вдоль бортов могли приютить лишь малую толику путешественников.

Ближе к середине платформы такой толкотни не было в помине, публика там подобралась куда более степенная и респектабельная. Господа в котелках, черных визитках, отутюженных полосатых брюках и лакированных штиблетах стояли вокруг урн, курили и вели неспешные беседы о театральных премьерах, ценах на зерно и судьбах мира. Дам среди этой категории пассажиров не было вовсе.

Поездка на деревянных скамьях с удобными спинками представлялась мне вполне разумным компромиссом в плане соотношения комфорта и цены, и я бы непременно купил билет второго класса, кабы не навязчивые попутчики. Все эти страховые агенты и коммивояжеры страсть как любили поговорить, а мне вовсе не хотелось заработать мигрень, выслушивая бесконечные благоглупости и отпуская не меньшие банальности в ответ. Уж лучше немного переплатить.

Я предъявил вахтеру билет первого класса и прошел через загородки к мягким сиденьям, на которых разместилось всего шесть пассажиров.

Аристократ в сопровождении то ли дочери, то ли молодой жены, усатый военный в пехотном мундире с саблей на боку, важного вида инженер в форменной тужурке с золочеными молотками и штангенциркулями на петлицах и семейная пара – худощавый выходец из Нового Света и его смешливая супруга. Все они смерили меня внимательными взглядами, и все как один сочли непригодным для светской беседы. Дело ограничилось вежливыми кивками, и, надо сказать, это обстоятельство меня более чем устроило.

Я не любил и не искал новых знакомств. И людей тоже… не любил.