Скамейка
Шрифт:
Он отбрасывает ее платок, достает из кармана свой, прикладывает к мокрым, раскрасневшимся глазам. Она поднимает с земли свой платочек, прячет. Внезапно покачнувшись, он плюхается головой на ее колени.
Что такое?! Эй! (Руки отводит назад, смотрит на него сверху, как на уткнувшуюся мордой собачку.) В чем дело, товарищ?
Он вжимается еще глубже головой в ее живот.
Ну, хватит, хватит! Хватит, говорю! (Пытается столкнуть с колен его голову.) Я кому сказала — хва-тит! Доплачешь на другом подоле. Тоже мне! (С
Он (хватается за ее сумочку). Вера, не оставляй меня!.. (Отпускает сумочку, той же рукой хватается за сердце.) Чч-чччерт! (Кряхтит, морщится.)
Она. Ха! Что такое?
Он. Вот тут (показывает)… кусок льда… прожигает холодом… прямо насквозь… ч-чччерт! (Отворачивается от нее, постанывает.)
Она (присаживается напротив). Валидол дать?
Он (качает головой). Сейчас пройдет… извини… сейчас.
Она. Часто у тебя прожигает?
Он (тяжело дыша). Не часто… но бывает…
Она. А где ты живешь? Куда ты приехал в командировку?
Он. На стройку… на ТЭЦ… В общаге, за городом…
Она. Как на ТЭЦ? Ты же в тот раз говорил — на какой-то завод… какую-то машину налаживать.
Он. Я неправду сказал… Тогда тоже на ТЭЦ.
Она. А постоянно где проживаешь?
Он. Нигде.
Она. Как нигде?
Он. Квартиру им оставил. Только прописан там… в Казани…
Она. В Казани? А в прошлый раз ты разве говорил — в Казани?
Он кивает.
(Пожимает плечами, точно не помнит, как он говорил тогда.) И ты что, часто сюда приезжаешь?
Он (превозмогая боль). Второй раз… Вера, разреши зайти к тебе…
Она. Хэ! А на свежем воздухе полезней. Давно один живешь?
Он (морщится от боли). Три года.
Она. Как — три года? Ты же год назад говорил — три года!
Он (с трудом произносит слова). Я почти все тогда наврал, Вера. Я прошу тебя — поедем к тебе. Дома я все расскажу. Поедем…
Она. Ты от жены ушел или она от тебя? Ты тогда говорил…
Он (перебивает). Да подожди ты! Сидишь как чужая… зачем тогда расспрашивать?.. Ты бы хоть обняла меня… Ну, обними меня, Вера… обними… Ну, Вера…
Она сжалась, нахмурилась. Он берет ее руку, кладет себе на плечи, прижимается щекой к ее груди. Она молчит.
(Почти шепотом.) Верочка… давай потихоньку пойдем…
Она. Перебьешься. Лучше расскажи, как ты дошел до такой жизни.
Он. До какой?
Она. Ты знаешь, до какой.
Он (устраивается поудобнее). Захолостяковался я, Вера…
Она. Что, что?
Он. Закуролесился. У меня слишком много впечатлений в голове, понимаешь. Нельзя, чтоб в одной голове было столько впечатлений…
Она. А чего ж ты шлендаешь по паркам, а не женишься?
Он (выпрямляется, ему явно стало лучше). Ой, Вера, Вера, поздно мне уже жениться. Надо было сразу после развода. Но я до того погано жил со своей холерой, что даже думать не хотел. Она ж была очень тяжелый человек — мучила, зудила, то ревнует, следит, то загуляет, чуть что — вешалась, а сама — господи боже мой! — ни сварить, ни погладить, ни за ребенком посмотреть… Я же и посуду мыл, и готовил, и девчонку в школу отправлял, пока сам не возьмусь за уборку — пылюга кругом! Когда от нее избавился — я уже ничего не хотел, никаких жен, никакой семьи… один, один, один! Покой, покой, покой… только покой!.. А теперь вот три года прошло, и уже все… одна мутота в душе. Пустой я, Вера…
Она. Как — пустой?
Он. Надо было сразу… Мужики моих лет обычно так и делают — от одной жены сразу к другой жене. И правильно. Только так и надо! Я теперь, если какой мой приятель разводится, говорю ему — только сразу женись, сразу женись! А иначе попадешь в лапы к изголодавшимся равнодушкам, и они тебя вмиг выпотрошат, как меня выпотрошили! Это, Вера, страшное дело — в наше время стать холостым мужиком в сорок два года! Ты знаешь, сколько их в каждом городе, равнодушек? Штаны трещат!..
Она. Кто тебя выпотрошил?..
Он. Равнодушки… Ну, женщины разведенные, безмужние… я их называю равнодушками. Мужья им понаоставляли квартиры, и они теперь дают дрозда. Теперь же век равнодушек!.. Вера, пойдем. Это скучно… (Хочет подняться.)
Она (держит его). Так и я такая!
Он. Правильно. И ты такая. Но ты не такая! Ты же не кидаешься на мужиков? Ты же не попрешься к мужику в гостиницу или в общагу, не полезешь сама в койку? Или как-то я пошел на танцы. На одной стройке, в клубе. Танцую. С одной. Вдруг объявляют… этот дамский! Меня схватила другая. И прямо сразу: тебе ту не надо, она из общежития, а у меня комната своя. И уже держит… чуть ли не за это место! Ты же не такая? Видишь, сколько прошу — пойдем, а ты не идешь. Пошли?
Она (удерживает его). Дальше рассказывай!
Он. А что дальше? Все по стройкам, все по стройкам — командировки. Я ж по монтажу. Работа мужская, денежная. Днем вкалываешь, а вечером — куда? В общагу? Вот они мне уже где, эти общаги! И пошел — по рукам да по подушкам! А душа-то постепенно выдувается. Я же всегда от души. Я халтурить не привык. Хоть на два часа, хоть на одну ночь, но от души! (Помолчав.) Стал по ночам просыпаться… в поту. (Коснулся рукой лба.) Проснусь, глаза вытаращу и думаю — мамочки родные, что ж это со мной делается, куда я плыву, куда меня несет? И такая тоска — прямо жрет душу!.. Когда разводился, думал — поживу один, спокойно, с толком, с расстановкой, а там, со временем, появится на моем горизонте ласковая спокойная женщина с таким сердцем, как у меня… Мы увидим друг друга, обнимемся и пойдем… А видишь, куда я пришел?