Скамейка

Гунин Лев

Кинотеатр сзади, на той же Дерибасовской, концертная площадка во дворе, площадка-возвышенность тут, в сквере - всё это, нагревается, нагревается, и, кажется нагрелось так, что скоро

взлетит на воздух - и полетит, как наполнившийся теплым водухом воздушный шар.

Невидимые часы в головах у всех отбивают, отстукивают время, вызывая к жизни тот шелковистый, бархатный свет, который откуда-то появляется в такую пору - словно прозрачными шторами задёрнули окна; мягкость воздуха может утомлять, но она никогда не надоедает, умудряясь оставаться всегда новой и делая всё вокруг теплее и доверительней. Небо над сквером - огромный циферблат над головой - передвигает свои стрелки заставляя их плясать, и с той же коллоссальной неповоротливостью-медлительностью охватывает все пространство космическим масштабом.

У парня с книгой - то ли от жары, то ли от беспрерывного чтения возникает в голове мысль, вызванная, возможно, и той подавленностью, которую он всегда испытывал от вида потрясающего огромностью небесного шатра: "Эта

скамейка - как жизнь. Одни люди приходят, другие уходят, третьи только проскальзывают мимо... Возраст и пол - только это нас различает. Больше ничего не существует. Ни богатства, ни физической формы недостаточно, чтобы абстрагироваться от этих двух констант. Мы вынуждены находиться в одном жизненном пространстве, но безмерно далеки друг от друга. Ничем мы не можем друг другу помочь, и каждый из нас приходит и уходит отдельно. Деля друг с другом эту жизнь, эту скамейку, мы парализованы ощущением временности, и потому никогда ничему не научимся и ничего не достигнем. Сколько бы людей не вставали с нее, скамейка никогда не изменится, не превратится во что-то иное. И контроля за тем, кто будет сидеть на ней через час, не существует..."

Эти мысли никого не волнуют, никто их не слышит. И открывается, как дверца, предчувствие вечера, хотя жара ни на пол-градуса не спала. Это тикают синхронно в головах у всех часы жизни...

Июль - август, 1979 года. Одесса