Скандал на драконьем факультете
Шрифт:
– Не без этого, – он равнодушно пожал плечами. – Но не в тех вопросах, где оценивается ваш, драконов, статус, – показалось, что произнес он даже без нотки сарказма. И окончательно убил: – За первый семестр две тысячи монет. Золотом.
Дубовый стол перед глазами начал размываться, но я каким-то чудом продолжала стоять на ногах и зачем-то переспрашивать:
– Золотом?
– Золотом.
Канцеляр, должно быть, тут на всяких уже насмотрелся, потому и не думал моргать или удивляться. Странно, что он не с оплаты разговор начал. Или ему до сих пор не попадались ученики, заявляющие о своей драконьей природе и не имеющие в кармане всего лишь двух тысяч монет. Золотом.
Я из последних сил пыталась соображать, хотя вообще от тумана больше ничего не видела. Плохо, что золотом! Вот если бы серебром, тогда мне потребовалось бы ровно две тысячи лет для заработка.
Вскинула руки и махнула сверху вниз, чтобы он еще раз взглянул на мой сарафан. И вслух добавила, если не очевидно:
– У меня нет таких денег! – я серьезно преувеличила. До сего дня я была уверена, что во всем мире нет таких денег.
– Да? – он будто только теперь решил озадачиться и сокрушенно вздохнуть. – Тогда придется стирать твое имя из графы. Советую попытаться поступить на ведьмовской факультет.
– Но у меня нет ведьмовского дара, – на этой фразе я осознала себя все-таки больше мухой, чем драконом, так жалко она прозвучала.
И старик добил желанием помочь в моей проблеме:
– Тогда на факультет бытовой магии. Туда принимают любого, а колдовству учат на уровне, подходящем для хозяйственных нужд. Любого можно натаскать – хоть на магическую портниху, хоть на повариху. И стоимость всего пятьдесят монет. Золотом.
Больше я говорить не могла, хоть и не испытывала к канцеляру злости. А может, он получал извращенное удовольствие всякий раз, когда после короткой паузы добавлял «золотом»? Да хоть брульянтами! А мне надо выйти из этого душного коридора, глотнуть воздуха и как-то начать думать. Вещевой мешок тяжестью выламывал руку, а слезы обиды застилали глаза. Как же так? Неужели мало родиться драконом, надо еще и жить как дракон? Как же так?.. И, самое главное, что теперь делать?
Глава 3
Я долго сидела на обочине, невзирая на усиливающуюся вечернюю прохладу. Старалась не рыдать и понимала, что пора двигаться – или выйти из столицы туда, где таверны подешевле, устроиться на ночлег, или бежать на рынок для поиска знакомых торговцев. Монет на обратный путь мне не хватит, а дядя Матош хоть и добрый человек, но остается торговцем. Придется падать в ноги и просить, чтобы взял попутчицу теперь в долг – а возвращать, похоже, снова всем селом будем. И далеко не факт, что на этот раз соседи так же радостно начнут предлагать помощь. Или все же остаться на ночевку, а утром попытаться устроиться на какую-нибудь работенку? Вряд ли кто-то захочет платить мне столько, чтобы на обучение хватило, но хоть бы вернуться домой без огромных долгов…
Но продолжала сидеть я не только по причине сложности выбора – просто чувствовала: стоит только пошевелиться, как мозг сорвется в истерию. Достаточно лишь головой двинуть или моргнуть – как все, я больше не выдержу. И тогда, вместо сложного выбора, начну реветь и продолжу до самого начала нового академического семестра.
Я так сильно погрузилась в себя, что вовсе не замечала происходящего вокруг. Мешок только крепко удерживала, инстинктивно и бездумно. И когда пальцы онемели, вспомнила о реальности – а вместе с реальностью на меня нахлынули звуки. Неподалеку собралась группа людей, из центра которой раздавался жалобный девичий плач. Одного этого звука мне хватило, чтобы глаза защипало с новой силой, – я будто извне команду услышала больше не держаться. Но вдруг подумала, что жалость свою лучше перенаправить на другого человека, тогда себя жалеть будет некогда. И начала воображать, какая же беда приключилась с той девушкой – должно быть, не меньше моей.
Вот только ее слезливые крики мою версию отвергали:
– Да отойдите вы от меня! – она визжала на окружение. И слуги послушно отступали в стороны, хмуро переглядываясь. А девица громко сокрушалась: – За что?! Вот скажите мне, за что? Лучше годы просидеть среди этих снобов и зажравшихся мерзавцев? Разве отец меня настолько ненавидит?
Ей что-то неловко отвечали, но, похоже, девушке и не нужны были их реплики. Она лишь больше расходилась, а отчаянье ее делало воздух вокруг тяжелым и черным. Поразили меня не ее гневные крики, и не богатый наряд, а что никто из слуг не догадался одеть госпожу теплее. Даже я в длиннорукавном сарафане озябла, а на ней было напялено нечто, вообще с трудом называемое одеждой: короткая юбка едва прикрывала колени, обнажая ноги, а плечи и вовсе голые, ни единой тканевой лямки. Я раньше считала, что только самые легкомысленные женщины способны нарядиться в такое непотребство, у нее же голого тела больше, чем прикрытого! За недолгое пребывание в столице я видела нескольких женщин в мужских брюках, но и то не шло ни в какое сравнение с тем, что я видела сейчас. Девица была молода и светловолоса, но красоту ее лица невозможно было оценить из-за искривленного рта и опухших от слез щек. И, судя по ее состоянию, она здесь биться в припадке собирается как раз до начала нового семестра. Может, и дурная, может, и легкомысленно одетая, но вряд ли заслужила смерти от простуды.
Я остановилась, растянула веревку на мешке и вынула одну из шалей. А чего вещи жалеть? Я все равно оказалась на самом дне проблем. Подошла со спины и молча накинула шаль девице на голые плечи. Мне даже самой стало приятнее больше не видеть ее обнаженных телес. Развернулась, не ожидая окрика, и тут же содрогнулась от шумовой волны:
– Это еще что за барахло?! – девица почему-то объявила меня главным врагом и сорвала шаль. – Ты кто такая?
Терять мне уже было нечего, и даже для страха внутри места не нашлось. Все силы уходили на то, чтобы носом не шмыгать при ответе:
– Студентка. В смысле, могла бы быть студенткой, если бы мир был хоть каплю справедливей.
– Отсюда? – она указала подбородком на академическую стену, вмиг сбавила тон и нахмурилась. Осмотрела меня высокомерно и скривилась еще сильнее, чем до сих пор. – Не приняли, что ли? А мне расписывали, что на ведьмовской всех ведьм берут, если хоть искра дара имеется.
Я развела руками, не в состоянии объяснить собственную ситуацию. Интересно, почему все подряд меня за ведьму принимают? Не потому ли, что в такой одежде только из лесов выйти и можно? Девица, казалось, сначала собиралась отбросить шаль на мостовую, но потому забылась и начала комкать в руках, вновь погружаясь в свою апатию, перемешанную со злостью непонятно к кому:
– Так и радовалась бы, дура! Четыре года! Вся молодость драконам под хвост! И на кой хрен такие муки? Я ж оттуда выйду, когда мне двадцать три стукнет. Двадцать три, мать-перемать! – она сокрушалась, заламывая руки. – Старухой выйду! Измученной этими их науками! И ради чего? Чтобы тесто дрожжевое лучше поднималось? Или чтобы оттуда меня выпустили уже замужней?! Вот ты, ведьма, хоть ты мне скажи, за что отец так возненавидел родную кровиночку, чтобы на четыре года от звонка до звонка меня в этом серпентарии заточить?
Я сказать не могла – и вовсе не потому, что не была ведьмой. Ее беду мне вообще было трудно разделить, а голые плечи и почти вываливающаяся из корсета грудь бросалась в глаза и мешала сосредоточиться на ее словах. Но что-то было между нами общее – это место и единая трагедия, заставшая в конкретный момент. Я с опаской поглядывала на слуг, но они топтались в стороне и никакого участия в утешениях госпожи не принимали – видимо, замотались к этому времени принимать или осознали тщетность. К счастью, моя помощь ей не требовалась, девица перешла на жалобный скулеж: