Шрифт:
~~~
Василий Рычков давно мечтал побывать на родине предков, в деревне Малые Колдуны, хотя мать, происходившую отсюда, он не помнил — погибла в аварии, когда ему было два года. Но все же тут, в Малых Колдунах, жили когда-то и дед, и бабушка, и их родители, и так далее, отсюда, глубокая и заманчивая, теряясь во времени и в лесах, шла его родословная.
Вася, человек спокойный, мягкий и рассудительный (каштановые крупные кудри, бледное длинное лицо), был архитектором. Однажды в октябре (ему недавно исполнилось тридцать три) случилась командировка в те края. В первый
Спутники хвалили, цокали языками, довольно хихикали. Вася поднял голову, выцеливая небо сквозь здание, сделанное по его чертежу. Он не чувствовал ничего, кроме холодной неприязни. Эта стекляшка вдруг показалась ему чем-то гнусным, вроде большого и острого осколка на сером песке у реки. Вошли внутрь (там еще длилась стройка) и, побродив по деревянным переходам, спустились и вышли обратно. Дождь поиссяк, но дул ветер, а небо оставалось мрачным.
— Ладно, у меня еще дела, родня здесь. — Рычков махнул им прощально, пускай родни и не было. — Какой у вас храм главный? — спросил он шофера.
— Храм нужен? Щас будет. — Мотор завелся, и машина поехала.
Остановились возле кирпичных розоватых стен монастыря.
Перед встречей с землей предков Васе хотелось помолиться за их упокой. Он вошел через открытые ворота.
— Бога нет, Бога нет, Бога нет, — сказал скороговоркой круглый ухмылистый мужичок, перекатываясь мимо.
Судя по физиономии, хула на Бога заменяла ему радость солнечного света. Он остановился и все так же лукаво и счастливо выкрикнул:
— У них картоха в храме хранится! Прям в храме попы картоху держат! — и покатился дальше.
Рычков зашел в церковь, неумело перекрестился, купил свечи, расставил. Он покинул храм, обошел кругом и обнаружил деревянную часовенку.
— Это сауна ихняя, иди сюда! — позвал из глубины знакомый голос.
Было светло от запотевшего плафона. Тот же мужичок, нагнувшись над кафельной купелью, поливал лицо водой и тер руками. Он шумно полоскал рот, отфыркивался, охал, снова нес к лицу пригоршни воды. На стене над плафоном висела бумажная икона, покрытая целлофановой пленкой.
— Чего стоишь? — не разгибаясь и косясь, удивился мужичок. — Пей давай, теплая! А в соседнем дому гробы для попов стругают. Недавно один повесился. Кормушку отняли — он и повесился! — Разогнулся, повернул мокрое толстое лицо, смотрел детскими внимательными глазами. — Ты не местный небось?
— Из Малых Колдунов, — сказал Вася негромко.
— А-а-а… Плохи ваши дела! Вали! Вали давай! — Мужичок замахал руками, брезгливо сморщившись.
— Почему плохи? — Васе вдруг стало не по себе.
Мужичок черпнул воды в правую руку и размашисто брызнул. Рычков выскочил на улицу. Там снова моросило.
Он поужинал в кафе, выпил кружку пива, съел салат из редиски и яйца, цыплячью ножку, потом заказал еще пива, а вернувшись в номер, сразу же погрузился в постель и заснул. Во сне он почувствовал, что его душат. Кто-то сильно и уверенно сдавливал горло. Вася не мог разлепить глаза то ли от крепкой дремоты, то ли уже от предсмертного обморока, но успел спокойно понять, что, вероятно, кто-то проник в номер. И еще два ощущения колебались: страх и сладость. Страх умереть оспаривала сладость полного исчезновения. Наконец он все же как-то напрягся и с болезненным усилием раскрыл глаза. Он лежал на боку, лицом к стене, подушка торчала под горлом, упираясь в стену, а сердце дико скакало.
В Малые Колдуны отправились затемно, в половине шестого. Вася неверным пальцем чиркал по айпаду, сравнивал карту края и их движение, на всякий случай набрал в Яндексе “душат во сне”, все ссылки вели на домового, а потом Интернет пропал.
Вася знал, что Малых Колдунов больше не существует, но рядом есть поселок под названием Коз. Еще в Москве он позвонил в администрацию этих Коз, объяснил: здесь его корни, может, какая родня осталась. Сказали: звонить в библиотеку. Дозвонился в библиотеку, записали, как зовут, сказали: приезжайте, разберемся, фамилия знакомая. Вчера он снова звонил им, и договорились на восемь.
Машина летела сквозь проступавшее серое утро, по краям дороги густел лес — ельник, где-то на четверть разбавленный березами.
— Мы одни, — сказал Вася.
Шофер молчал.
— Никто больше не едет, говорю! — Вася конфликтно повысил голос.
— А чо они там забыли? — в тон ему гаркнул шофер, машина подпрыгнула на очередной колдобине, и снова повисло молчание.
Часа через два езды свернули с прямой асфальтовой дороги и завихляли по грязной проселочной. Берез по краям стало резко больше. За березами сквозили пространства: то в высокой желтоватой траве, то голые, в длинных лужах и жирных кочках, то с почерневшими мертвыми обломками изб. Пространства упирались в стены леса.
В поселке Коз они без труда нашли дощатое одноэтажное здание библиотеки. Остановились. Шофер опять остался за рулем, Вася взбежал по скользким ступенькам. Навстречу ему порывисто поднялась маленькая пожилая женщина, одетая в белую мятую куртчонку, — приветливое острое личико, блеклые волосы.
— Вы Рычков? А я библиотекарь! Светлана Петровна. Добро пожаловать! Надолго к нам?
— Ненадолго. Самолет у меня в четыре.
— Жалко! Очень рады вас видеть. Проходите, пожалуйста. Тут я вам все собрала… Посмотрите вот это… — Она тараторила, проворно переходя в другой угол библиотеки и показывая в какую-то открытую книгу.
Вася нагнулся и увидел множество Рычковых. Это был список погибших на войне. Среди прочих галочками простым карандашом были отмечены три его родственника — дед с двумя братьями.
Библиотекарша, вся ежась и подергиваясь, как от озноба (впрочем, было и правда зябко), расхаживала между стеллажей с газетами и книгами. Вася услышал, как кто-то сипло крякнул, и только тут заметил застывшую в полумгле фигуру. Он приблизился: еще одна пожилая женщина, в темно-синем пальто до пят, сидела на стуле, нагнув рыжеватую голову.