Шрифт:
Из сообщения командира дружины по охране общественного порядка в фабричный комитет:
…А также просим принять меры обшественного воздействия к Столбовой В. и Прямиковой А. П. за безобразное поведение в клубе, выразившееся во взаимных грубых оскорблениях. По свидетельству Базина А., работаюшего слесарем на автокомбинате, зачинщицей ссоры является Прямикова, которая без всякого повода начала оскорблять Столбову, приглашенную им, Базиным, в кино. Далее Базин заявил, что он лично никакого отношения к ссоре Прямиковой и Столбовой не имеет, причина ссоры ему неизвестна, не желая быть в нее втянутым, он отошел в сторону.
Из решения фабричного комитета:
…Прямикову
Из решения комитета комсомола:
Столбовой Вере за нетактичное поведение в общественном месте поставить на вид.
— Давно мы с тобой не видались, — Меженкова потянула упирающуюся, как козел, Альбину к фабкомовскому дивану. Этот диван в пестром ситцевом чехле — узаконенное место для задушевных разговоров с глазу на глаз, как баба с бабой. Меженкова усадила Альбину, плюхнулась рядом, по-свойски пощупала рукав красного шерстяного платья. — Готовое брала или шила?
— Готовое, — Альбина супится, отворачивается. — Ты не хитри. Зачем вызывала?
— Красное тебе к лицу! — Меженкова ласково приобнимает Альбину. — Готовое, а сидит как влитое. Ты как девочка, худая, стройная. А я просто не знаю, что с собой делать… Вчера взвешивалась в бане. Семьдесят три кило. Целый месяц выдерживала диету, а толку что?..
— Толку никакого! — Альбина размахивается и шлепает Меженкову пониже спины. Звучно шлепает и хохочет. — Много в президиумах сидишь, потому и толстеешь. Тебя бы обратно в цех, на полгодика… Сейчас для женщины фигура важнее лица. Лицо сейчас раз-два, и готово. Из ничего можно сделать, хоть из задницы… — Альбина еще раз с маху шлепает Меженкову. — Не веришь? Из твоей даже четыре лица выйдет. Давай выкрою. — Она загибает пальцы: — Одна Джина Лоллобриджида, одна Алла Пугачева, одна Эдита Пьеха, а из остаточков Настя Вертинская…
Меженкову на такие крючки не подденешь, она двадцать лет на общественной работе, ничуть не обижается, хохочет от души, трясется всем телом, аж слезы потекли по круглому свежему лицу. Ох уж эта Альбина, ей на язык не попадайся. Значит, фигуру бережет?.. А постарела-то как! Морщина на морщине. По годам она даже на год младше, а выглядит… Никакого сравнения. Ну а кто виноват? Сама… В первую голову сама!.. Не совсем, конечно. Но могла взять себя в руки, устроить свою жизнь…
Обе примолкли, слышно, как голуби барабанят по фанерной кормушке за окном и неумолчно стучит-бренчит фабрика. По тому, как заметна пыль на стеклах, можно догадаться, что на улице ясный день. Меженкова лезет на стул, открывает форточку.
— Весна наконец-то, — говорит она, усаживаясь опять рядом с Альбиной. — Надоели холода.
Альбина смотрит на нее с ухмылочкой:
— Ты давай без подходов. Зачем вызывала? Если из-за Верки Столбовой… Не ей на меня жаловаться, а мне на нее.
— Да, не умеем мы воспитывать молодежь… — Меженкова осторожненько гладит Альбину по плечу.
— Только ты меня не подлавливай! — ершится Альбина. — Я к тебе не жаловаться пришла, ты сама меня вызвала. Но только она врет, что я по жадности. Не в деньгах дело, меня зло взяло. Как взаймы просить, я для них «Альбина миленькая», «Альбина золотая». А на людях она меня увидела и отвернулась. Ей с такой теткой поздороваться стыдно. А сама стоит в тех самых сапожках, на которые у меня деньги занимала. Это как называется? Вместе работаем, живем в одном общежитии. Ну я и не стерпела. Она, понимаешь ли, с хахалем своим стояла, с волосатиком в американских штанах. Я подхожу — не видит. Я ей: «Здравствуй, Вера», — она отворачивает морду. Это что же такое? Я при нем и говорю: «Когда, такая-сякая, вернешь деньги?» А она представляется, что меня в первый раз видит. «Что вам, гражданка, нужно?» И хахалю своему: «Сумасшедшая какая-то! Шурик, не обращай внимания». Это как называется? Я ее и приложила. И она меня по-всякому. Ой, что было! — Альбина
Меженкова ласковенько обнимает ее, притягивает к себе:
— Эгоисты растут. Уж кажется, все для них делаем. Живут в общежитии на всем готовом, зарабатывают по двести и больше… Ты, Аля, не переживай. Не стоит из-за каждой соплюхи. Ей на комитете комсомола такую баню устроили… Долго помнить будет.
— А их какое дело? — Альбина вырывается, вскакивает. — Чего они в комитете понимают? Мы с Веркой лаемся, а ее хахаль стоит и хоть бы что… Они в комитете об этом подумали? Они Верку пожалели? Я-то ее сгоряча разными словами… Мне там думать некогда было. Она на меня, я на нее. А уж после, вернулась в общежитие, валерьянки напилась и лежу, не сплю. Как же, думаю, он за нее не заступился? Что же за парни такие пошли? На его девушку налетела дура сумасшедшая, а он в своих американских штанах стоит, как посторонний. Мы лаемся, а ему хоть бы что… Я как вспомню! Лучше бы он мне в рыло съездил!
Меженкова всплескивает руками:
— Да ты что! Ты что городишь! Ты же все-таки женщина.
— Я тебе объясняю, что он дерьмо, Веркин хахаль. Он обязан был за нее заступиться.
— Ох, Аля, Алечка, добрая у тебя душа, — Меженкова с похвалами утягивает Альбину на диван. — Ты и в общежитии до сих пор живешь по своей доброте.
— По дурости! — огрызается Альбина.
— Конечно, не годится в наши с тобой годы. Тебе бы давно… Да ведь сама знаешь, как у нас было с жильем. Многодетные по скольку лет дожидались. Возьми меня с Виктором. Намаялись по частным квартирам, чуть до развода не дошло, а ведь двое детей. Теперь-то с жильем получше стало. Помнишь, фабком тебе предлагал комнату, а ты отказалась в пользу матери-одиночки. И зря отказалась. Мы к ней с добром, а она через год ушла из вашего цеха официанткой в ресторан… Ну, ладно, чего теперь вспоминать о старом, — Меженкова участливо вздыхает. Альбина, кажется, успокоилась, не дергается, слушает, только пальцами чутко шевелит, ловит нитку. — Мы в фабкоме уже сколько раз о тебе персонально вопрос поднимали. Ты у нас кадровая, с двадцатилетним стажем, у тебя все права, ты у нас в списке одиночек первая… — Меженкова делает паузу, расплывается в улыбке. — Я тебя, думаешь, зачем пригласила? — и тычет дружески Альбину пухлыми пальчиками, вроде как малышам показывают «козу». — Думаешь за этим? Из-за Веры Столбовой? Вот уж нет. Новый дом на подходе, и фабком добился, чтобы одну из квартир, трехкомнатную, отдали одиноким, кадровым, с большим стажем. А дом, я тебе скажу… — Меженкова всплескивает руками. — Не то, что старые. Ты же знаешь, у меня ни ванны, ни горячей воды. А в новом все удобства, даже мусоропровод. Ну, как? Пойдешь в новый дом?
Альбине бы засиять от радости, а она недоверчиво супится:
— Что-то ты хитришь. А кто еще пойдет в трехкомнатную? Какие заслуженные?
— Вот это деловой разговор! Сядем-ка за стол! — Они усаживаются за длинный стол, крытый зеленым ситчиком, и Меженкова чертит на бумаге план квартиры. — Вот, Аля, смотри, твоя комната… Четырнадцать метров, балкон, встроенный шкаф… Да, чуть не забыла, солнечная сторона! — Меженкова подрисовывает растопыренное детсадовское солнышко. — А в большую, двадцатиметровую, окнами на север… В нее пойдут две жилички, это еще надо решить, кого туда поселим — или сестер Никитиных, Марусю и Таню, или еще кого. Таня, говорят, замуж собралась… В общем, это еще решать надо. А маленькую, значит, десятиметровую даем Ксении Петровне… — Меженкова кончила, подвигает листок Альбине. Что она скажет? С Альбиной никогда не знаешь, чего ждать.
Альбина откинулась на спинку стула, скучно разглядывает издалека красивый чертежик.
— Так, так, понятно… Ксению, значит, на пенсию?.. Давно пора, — она цапает со стола свои четырнадцать метров с балконом и солнышком, рвет в клочки, долго рвет, старательно, намелко. — Я с Ксенией в одну квартиру не пойду. Так и передай, — Альбина складывает костлявую фигу, направляет пистолетом на Меженкову. — Вот мой ответ, так начальству и передай: Прямикова заявила, что с Ксенией в одну квартиру идти отказывается. — Убрала фигу, усмехнулась нехорошо. — Я с ней двадцать лет в общежитии отжила. Она мне жизнь поломала. Тебе рассказать? Или сама вспомнишь?