Скандальная измена
Шрифт:
Это не последний шанс для нас. Просто я вчера толком ничего не сказала, а хочется. Пусть он знает, что как от мухи отмахивается от жены, которая его любит. Любит, но уже не простит.
Я вызываю такси и беру щедрое подношение мужа с собой.
Как ни странно, но в дороге не волнуюсь. Не репетирую речь. Не чувствую подкатывающих к горлу слез. Умолять больше не буду. Оправдываться тоже.
Сейчас все мои попытки наладить отношения и что-то выяснить кажутся
Выхожу из машины, улыбнувшись и поблагодарив подавшего руку водителя. Он обходит машины, садится в нее и стартует, обдавая спину ветерком. А я смотрю на фасадную часть нашего с Игорем дома.
Серебрянский очень хотел взять пентхаус. Я уперлась, что этаж должен быть поближе к земле. Это всё мои архитекторские приколы. Понты дороже денег, бесспорно, но это до момента, когда лифт сломается или свет отключат на несколько часов к ряду. А на доводчики наш застойщик, к сожалению, не раскошелился…
Тогда Игорь меня послушал. Мы купили квартиру на втором этаже.
Оборудовали ее ролетами и сигнализацией.
И вот сейчас те самые ролеты открыты. Значит, мой муж дома.
Это странно, потому что днем он обычно в офисе. С горькой иронией думаю: может взял день отпуска, чтобы «отпраздновать развод»? Потом сердце обрывается. Потому что… А с кем он может его праздновать?
Взгляд мечется от окон к двери в подъезд. Я могу зайти внутрь, поулыбаться консьержу и узнать, дома ли Игорь и с кем. Могу подняться в квартиру. Настойчиво звонить, а то и открыть своим ключом.
Но оба варианта выдадут мое присутствие.
Я опускаю взгляд вниз – на сумку. Сжимаю ее сильно-сильно. Вот теперь волнуюсь. Предчувствую плохое, хотя казалось бы, разве может быть хуже?
Есть еще один вариант: просто уехать. Черт с ними, с деньгами. Отдам на благотворительность. А для сына или дочери придумаю историю про погибшего пилота или моряка. Неважно. Не хочу, чтобы мой ребенок знал: всё, что оставил ему отец – это сумка с проклятыми деньгами. Мы справимся без них.
Но на этом варианте тоже не останавливаюсь. Я так не смогу. Съем себя. Больше всего хочу знать правду. Я ее заслуживаю.
Смотрю по сторонам, уверенным шагом движусь к пожарной лестнице.
Балконы у нас декоративные. Ограждения – до опасного низкие. Даже на свой второй я стараюсь особенно не выходить. Вот так залажу вообще впервые. Наверное, не будь я беременной, а мои нервы – настолько потрепанными, в жизни этого не сделала бы, но сейчас одна за другой сменяюсь перекладины, поднимаясь всё выше и выше. Ставлю ногу на борт балкона, хватаюсь за металлическую ограду рукой. Забраться получается даже легче, чем я думала. Несколько секунд трачу на то, чтобы отдышаться, прижимаясь спиной к стене дома.
Мне нужно не так-то много – заглянуть в нашу с Игорем спальню. Я невероятно сильно хочу, чтобы там никого не оказалось.
Я выдохну. Спущусь. Оставлю сумку под дверью.
Я просто не готова настолько сильно в нем разочароваться…
Закрываю на несколько секунд глаза. Глажу живот. Мне кажется, малыш тоже волнуется. Это плохо.
Но нет ничего хуже неведения. Поэтому собираюсь, поворачиваюсь боком, делаю маленький шажок и заглядываю внутрь.
Меня тут же пронзает непереносимая боль. Не физическая. Мне на клочья разрывает душу.
Я вижу в нашей спальне женщину. Она одета, но это явно временно. Стоит посреди комнаты. Кружит по ней взглядом хозяйки. А я ее ненавижу до трясучки. Ногти скребут по фасадной штукатурке.
Коленки подкашиваются от слабости.
Она оглядывается и говорит что-то в сторону, которую мне видно плохо. Хотя кого я обманываю? Неужели в нашей спальне может вдруг появиться кто-то кроме моего мужа? Или может быть он решил продать квартиру и это риэлтор? Глупости же…
Я продолжаю просачиваться до последней клеточки осознанием подлости его предательства, когда он ступает из тени на женщину.
Я знаю, что будет дальше. Его низкий бархатистый голос. Томная улыбка. Руки на ее теле. Она перебросит волосы, он поцелует в плечо.
Развернет, толкнет на кровать, снимет платье…
Эти картинки настолько яркие и неизбежные, что я не выдерживаю.
Начинает тошнить. Все силы уходят из тела. Я отступаю, как будто это может спасти. Исправить. Отмотать назад.
Но вместо этого происходит непоправимое.
Я ступаю на что-то скользкое. Подошва лодочки едет вперед. Сердце обрывается.
Я пытаюсь ухватиться за перилла, но пальцы сжимают воздух.
Последнее, что я чувствую, прежде чем сознание меркнет – это боль и страх. Он меня предал. Он меня жестоко предал. Растоптал. Уничтожил.
Я знаю, что на мне нет парашюта, а значит раскрываться нечему.
Мое сердце разодрано на ошметки. Летя вниз, я не хочу жить, но всё равно обращаюсь к небесам с мольбой.
Только не мой ребенок, господи, пожалуйста. Мой ребенок должен жить.
Конец