Скандалы советской эпохи
Шрифт:
Как уже говорилось выше, в те годы многие советские знаменитости (в том числе и спортсмены), выезжавшие за рубеж, вывозили с собой дефицитные для западного покупателя товары (вроде икры, водки) и обменивали их на вещи, дефицитные у нас: аудио– и видеоаппаратуру, одежду, обувь и т. д. Для этих целей в каждой группе отъезжающих спортсменов были специальные люди, которые в своем багаже и провозили контрабанду (их называли «зайцами»). В основном это были игроки-середнячки, потеря которых для команды в случае разоблачения была бы несущественна. Однако в той злополучной поездке ленинградского «Спартака» в Италию игроки почему-то решили доверить контрабанду Александру Белову. Тому бы возмутиться за такое «доверие», отказаться… Но, видимо, на то и был сделан
Позднее выяснится, что произошло это отнюдь не случайно. Один из игроков команды, мечтавший играть в стартовой пятерке и видевший в Белове основное препятствие к этому, решил его убрать чужими руками. Он «стукнул» куда следует о том, что в багаже Белова не предназначенные для провоза вещи, и знаменитого центрового задержали.
По другой версии, эту провокацию специально подстроили чиновники из Спорткомитета, чтобы выбить знаменитого центрового из ленинградского «Спартака» и переманить его в Москву. На эту версию косвенно указывает ряд фактов. Например, такой: вскоре после скандала на таможне тот человек, который всучил ему злополучные иконы, настоятельно советовал переходить в ЦСКА, где ему сразу восстановят все звания и возьмут обратно в сборную. Белов это заманчивое предложение отверг. Не мог он предать команду, тренера, которые, собственно, и сделали из него настоящего спортсмена. Между тем именно этот инцидент во многом станет поводом к преждевременному уходу великолепного спортсмена из жизни: Белов умрет 3 октября 1978 года.
Юбилей со скандалом
(Майя Плисецкая)
Той же весной еще одной жертвой громкого скандала стала знаменитая балерина Майя Плисецкая. В мае должен был состояться юбилейный вечер, посвященный 35-летию работы балерины в Большом театре, и она очень хотела, чтобы он запомнился надолго. Для этого она выбрала для показа второй акт «Лебединого озера», а также «Айседору» и «Болеро» обожаемого ею Мориса Бежара. Причем «Болеро» с ее участием видели чуть ли не во всем мире, но только не на родине балерины. Значит, полагала Плисецкая, это должно было произвести особенное впечатление на столичную публику. Как вдруг… директор Большого театра Иванов грудью встает на пути «Болеро». Вызвав к себе Плисецкую, он заявляет: «Станцуйте что-нибудь другое». Та в недоумении: «Зачем другое?» «Москвичам это чуждо», – следует ответ. «Но это мой вечер. В мою честь», – пытается вразумить директора балерина. «Да, ваш. Но в театре нет стола под „Болеро“. – „Стоимость постройки стола для моего танца я оплачу из своего кармана“. – „А я говорю, что „Болеро“ на сцене Большого театра идти не может“, – продолжал упорствовать директор. „Но почему? Ведь явно не из-за стола“, – пыталась докопаться до истины балерина. Но Иванов правду не говорил и продолжал стоять на своем: не пойдет, не может, нельзя. Так они ни о чем и не договорились. Плисецкая покинула кабинет крайне раздраженная.
И только спустя несколько дней ее коллега по театру Петр Хомутов раскрыл балерине глаза на происшедшее. Оказывается, Иванов считал «Болеро» разнузданным порнографическим балетом: там полуголая женщина танцевала на столе, а вокруг толпились мужчины. По его мнению, «Болеро» был предназначен для «Фоли Бержер» и «Мулен Руж», но ни в коем случае не для Большого театра. Плисецкая удивилась: «А разве Иванов видел „Болеро“?» «Вряд ли, – ответил Хомутов. – Но кто-то из ездивших с вами в Австралию написал ему докладную записку. И даже фотографии приложил».
Однако даже после всего услышанного Плисецкая не оставила попыток добиться справедливости. Довод у нее был тот же: «Вечер мой, и я вправе танцевать то, что мне нравится». В итоге балерина отправилась прямиком в ЦК КПСС, к тамошнему секретарю Михаилу Зимянину. Увы, и там ее ждало разочарование. Иванов уже успел доложить Зимянину об этом инциденте и расписал «Болеро» в таких красках да еще продемонстрировав фотографии, что секретарь ЦК сразу перешел на его сторону. И Плисецкая встала перед непростой дилеммой: либо идти до конца и отменять юбилейный вечер, либо заменить «Болеро» чем-то другим, например «Кармен-сюитой». Весь театр застыл в ожидании того, что же будет.
Между тем балерина и не думала уступать. По ее словам:
«Выход все же нашелся. Кто в иерархии системы выше секретаря ЦК Зимянина? Только Брежнев. Надо добраться до него. Или – до одного из его ближайших помощников.
Ценою неимоверных усилий удается встретиться с Андреем Михайловичем Александровым. Он – как бы правая рука Брежнева. Профессиональный политик. Человек достаточно образованный, знавший иностранные языки. Ему не пришлось, а это редкость, объяснять, что такое «Болеро», кто такой Морис Равель и при чем тут Морис Бежар…
Помогли мне и иностранные журналисты. Из театра в преддверии моего юбилея завеяло «запахом жареного», и журналисты активно стали домогаться интервью со мной. А телефон-то прослушивают… Это уже чистая политика.
Но главной силой, поколебавшей дремучий тандем Иванов – Зимянин, был, повторю, Александров. Со слов его дополню – Александров говорил о моем отчаянии Брежневу, тот что-то промямлил доброжелательное в ответ, и Александров получил основание сослаться на авторитет первого официального лица страны…»
Юбилейный вечер Плисецкой состоялся во вторник 23 мая 1978 года. Зрителей пришло – яблоку негде было упасть. И особенный восторг у публики вызвало именно «Болеро», поскольку уже вся театральная Москва знала о противостоянии юбилярши со Старой площадью. Поэтому рукоплескала победительнице, что называется, не жалея ладоней.
В наши дни подобными скандалами публику уже не удивишь: в капиталистическом Большом театре иногда показывают такие «шедевры» вроде «Детей Розенталя» или «Евгения Онегина», что «порнографическое» «Болеро» кажется детским садом. Например, посетившая премьеру «Онегина» Галина Вишневская ушла из зала, не досмотрев спектакль, и заявила, что отныне ноги ее не будет в Большом театре. Впрочем, это уже скандалы сегодняшнего времени, о чем будет повествовать совсем другая книга.
Пьяный эфир
(Юрий Николаев)
1 июня 1978 года в Аргентине начался очередной, 11-й по счету, чемпионат мира по футболу. Несмотря на то что советская сборная на этот мундиаль не попала, наше телевидение достаточно подробно освещало его ход. Так, в первый день турнира по 1-й программе ЦТ, в 21.45, был показан матч между командами Польши и ФРГ. А на следующий день, в это же время, транслировалась игра Франция – Италия. Именно в этой игре был забит первый гол чемпионата: это сделал француз Лякомб, причем уже на 35-й секунде матча. Но французы рано радовались: итальянцы в дальнейшем перехватили инициативу и победили со счетом 2:1. Но эта игра интересна не только тем, что происходило на поле, а своим закулисьем.
Дело в том, что перед ее началом на советском ТВ случилось грандиозное ЧП: молодой диктор Юрий Николаев, читавший программу передач на завтра, оказался пьян, что называется, в стельку. Спросите, как его допустили до эфира в таком виде? Дело в том, что это была пятница, глубокий вечер, и вся творческая группа находилась в расслабленном состоянии. И никто не обратил внимание на то, что Николаев прибыл на эфир в нетрезвом виде. Во всяком случае, когда он садился в дикторское кресло, этого видно не было. Но тут включили софиты, заработали камеры, и Николаева окончательно развезло. Буквально заплетающимся языком он стал бубнить в эфир какие-то нечленораздельные слова, и это зрелище было одновременно потешным и ужасным. Ужас усугублялся еще и тем, что телевизор в те минуты смотрели миллионы зрителей, ожидавших начала трансляции с чемпионата мира по футболу.