Скандинав
Шрифт:
Не, ну вообще, конечно, скатертью дорожка, мужчины. Но со стороны выглядит так, будто славяне бросили бедолагу помирать. Как то обидно даже за хваленное славянское единство. Хотя они ж палкой в плечо потыкали, не дали умереть, а только потом ушли. А я что хотел – чтобы они мне рану обработать помогли? Разбежался.
– Хрен с вами, – вздыхаю.
Вспоминаются знаменитые слова из уст ведущего одного из телеканалов. В историю можно попасть, в историю можно влипнуть, а можно самому стать историей. Проверю это утверждение на крепость. Времени не много – через сутки, а теперь скорее всего через несколько часов, сработает системный предохранитель, который насильно выпихнет меня обратно в реальный мир. За это время следует собрать как можно больше багов.
***
Я первым делом обработал рану, благо (насколько я мог судить по ее внешнему виду) заражения удалось избежать. Благо на пути встретился ручей, из которого мне удалось взять чистую холодную воду и промыть рану как следует. После я кое как разорвал свою рубаху, оторвав от оной рукав. Сделал компресс и перевязал себя. Не ахти что, но на первое время пойдет.
Далее я некоторое время брел в одиночестве, размышляя, но очень скоро понял, что понятия не имею куда идти. Вокруг пересечённая местность, то рощицы встречаются, то поля. Идти без должной подготовки затруднительно. Ноги увязают в поросли, мышцы быстро забиваются, да еще и рана беспокоит. Я вообще удивлен, как с таким повреждением еще могу куда бы то ни было идти.
Но раз так, то решаю – падаю на след тех славян, с которыми говорил ранее. Те идут не быстро, но хорошо утаптывают траву, оставляя за собой подобие тропинки.
Внимание на меня не обращают. Что с меня взять то? Не вооружен, ценности не имею и скорее всего сдохну скоро. Плетусь – ну и пусть. В отличие от братьев я понятия не имеб, куда идет эта «дорога», поэтому ускорившись, превозмогая боль в боку от ранения, сближаюсь с братьями.
– Да погодите вы, куда учесали!
– Чего тебе? – после некоторой паузы откликается Мирослав.
Никто не останавливается и даже не оборачивается, безразличие зашкаливает. Однако теперь я понимаю, что корни такого отношения растут в отсутствии у славян сил. Шли на жилах, просто потому что надо. Не один я такой – уставший и выжатый, как лимон.
– Братцы, может мне кто расскажет, что произошло? – спрашиваю.
– Чего привязался? – говорит Борислав, второй брат.
Братья переглядываются, и Борислав корчит такую гримасу, что все понятно без слов – катиться мне к черту. Мирослав же останавливается, оказавшись не столь категоричен.
– Чего тебе надобно?
– Расскажи, что тут стряслось, я ничего не знаю толком.
– Ты про это… – Мирослав вздыхает, явно с облегчением, наверное, думал, что я начну спрашивать с него провиант или еще чего. – Ничего хорошего не случилось. Че говорить, опять эти даны обнаглели, сил уже никаких нет. С одними по человечески договоришься, руками ударишь, дела наладишь, так другие лезут, как блохи – не изведешь. Да ты это и сам видел, – в глазах Мирослава появляется грусть.
– Говорили же нашему голове, что даны – это собаки, нелюди, – присоединяется к разговору Борислав. – Да как по-другому дела вести?
– Тебе, похоже, вправду головешку отшибло накрепко? – Мирослав вздыхает. – Мне бы так… такое не забывается.
– Нападение я помню, братцы, – я нарочито касаюсь раны. – Просто смириться никак не могу. С чего бы собакам этим нападать, никак сообразить не могу. А что башку отшибло, это правда… вот вас вспомнить не могу, – с прищуром обвожу братьев взглядом, делая вид, что припоминаю. Мне с такой то раной беспамятство может с рук сойти.
Разумеется, что ни того, ни другого я не видел раньше, но сейчас важно отыграть по Станиславскому, чтобы братья ни в чем меня не заподозрили. У них все еще свежи воспоминания о том, как я на их глазах «воскрес» прости господи упырем. Получается убедительно:
– Ну ты скажешь, они тоже от куска арабского долю хотят, – хмыкает Мирослав.
– Да кто же им даст, – зло шипит Борислав.
– А что до нас, неудивительно, что не помнишь, ты, видать, братец пришлый, не ладожский.
– Угу, – быстро поддерживаю зарождающуюся легенду.
– Словене мы ильменские, коренные ладожане. – поясняет Борислав. – Сам то кто? Мирослав хоть и говорит, что видал тебя в Ладоге, а я тебя среди городских не припомню.
– Так говорю ж, пришлый. В Ладоге первый день был, – нагло вру. – Бежал, чтобы в рабство не попасть.
Борислав вымеряет меня взглядом.
– Кто тебя возьмет в рабы хворого, – ухмыляется он. – Мороки больше. А чего хотел то в Ладоге? Зачем пришел?
– Как че, бурлаком податься на пороги волховские, – пожимаю плечами, докручивая свою легенду.
– Вон оно, ну бурлаки это дело нужное, – соглашается Борислава.
– К Дешевъко хотел попасть что ли? – спрашивает Мирослав.
– Да, – соглашаюсь, хотя понятия не имею кто это такой. Кликуха такая или имя, из разряда «как у меня»?
– Почему к нам не пошел, чем мы тебе не по нраву пришлись?
– Э-э-э…
Выходит мои собеседники имеют отношение к бурлакам, неужто торговцы? У кого еще интерес на Волхове?
– Да с того, что Дешевъко платит сверху, от чего же еще, – Борислава зло пинает камушек лежавший на земле. – Ты бы тоже, Мирослав платил, коли так тебя зажали.
– Я вообще думаю, что это Дешевъко собак на Ладогу навел, потому что сам ушлый и с такими же ушлыми только может договориться, – заявляет Мирослав.
Слушаю внимательно, впитывая информацию как губка. Вон как интересно поворачивается. Выходит, я повстречал необычных ладожан, а из тех, кто занимается торгом с арабами, для того нанимает викингов в охрану «путей сообщения». Самая настоящая славянская элита. И выходит я стал свидетелем разборок в духе девяностых между Мирославом и Бориславом и неким Дешевъко, которые подобно Толе Уверенному являются авторитетными бизнесменами этого времени и держат в своих руках торговые пути с арабским миром.