Скандинавия глазами разведчика
Шрифт:
Полицейский недоверчиво посмотрел на меня, перевёл взгляд на парочку, которая в этот момент, вероятно, позировала невидимому художнику, собравшемуся писать с них картину «Расстрел коммунистов», и соблаговолил удалиться. В общем, конфликт был улажен, и храбрые интернационалисты, сопровождаемые под локоток представителем «Аэрофлота», исчезли наконец в транзитном зале.
К сожалению, это был не единственный пример хамского, барско-высокомерного поведения и пренебрежительного по отношению к достоинству страны поведения со стороны сильных мира того.
Вера
...Неизгладимое впечатление оставил у меня официальный летний визит в Копенгаген двух кораблей Балтийского ВМФ. Не знаю, какой пропагандистский и другой эффект он произвёл на местное население, но на членов советской колонии — самое глубокое. Двое суток стояли они пришвартованные на причале Лангелиние, в самом центре города, и двое суток копенгагенцы толпились на причале, стояли в очереди, чтобы подняться по крутому трапу на палубу крейсера и вспомогательного корабля, заглянуть в кубрики к матросам, машинное отделение, залезть верхом на ствол зачехленной пушки, а в конце посещения попробовать флотского борща и компота.
А вечером на палубе крейсера выстраивался духовой оркестр, и над широким заливом неслись волнующие звуки «Сопок Маньчжурии», «Дунайских волн» или «Марша Преображенского полка». К оркестру присоединялся хор, и толпящиеся внизу датчане танцевали под «Катюшу». Вечер на Лангелиние превращался в настоящее народное гулянье. Наших детей и жён, которым моряки оказывали особое внимание, с трудом можно было увести домой.
Посольство вместе с командованием Балтфлота устроило грандиозный приём, на котором я впервые увидел столько военных из стран НАТО. Настроение у всех было приподнятое, праздничное. Никто в посольстве эти два дня не работал, и все дипломаты выступали гидами для групп офицеров и матросов, рассыпавшихся сине-белыми пятнами по улицам Копенгагена.
На приёме я стоял с нашим капитаном 2-го ранга и ещё одним коллегой из посольства, когда к нам подошёл верзила в форме подполковника ВВС США. Он молча стал рядом и, не представившись, слушал, о чём мы разговариваем. Капитан 2-го ранга рассказывал что-то о службе, о дальних походах, а я завидовал ему и впервые пожалел, что не пошёл служить моряком. В это время американец наклонился ко мне и громким голосом, перекрывая многоголосый фон, сообщил мне прямо в ухо:
— Все равно мы вас разбомбим!
Я недоумённо посмотрел на него, но того и след простыл. Храбрый подполковник исчез в толпе гостей.
— Что случилось? — подошёл ко мне Николай Коротких, второй секретарь посольства.
— А что за американец только что был рядом с нами?
— Помощник атташе по военно-воздушной части американского посольства.
Я рассказал о наглой выходке помощника.
— Пойдём найдём и набьём ему морду, — предложил Коротких.
Мы долго искали американца, но не нашли. Вероятно, он не стал рисковать и покинул приём. А жаль: настроение у нас с коллегой было боевитое. Зато я получил наглядный урок относительно того, что американцы — серьёзный противник и нам никак не следует расслабляться. Международная разрядка не про нас, разведчиков.
Провожали отряд кораблей всем посольством. Корабли были расцвечены яркими флажками. Команда выстроилась на верхней палубе и замерла в ожидании. Раздались слова команды «отдать швартовы». Оркестр на палубе грянул «Прощание славянки», и корабли стали медленно отходить от причала. У всех нас на глазах выступили слёзы. Мы стояли на Лангелиние и ещё долго махали руками вслед символу нашей славы, дисциплины, безупречного порядка и русской лихости, пока силуэты крейсера и вспомогательного судна не слились с белыми барашками на горизонте.
Вот это был визит!
А вообще-то командированные граждане жили в Копенгагене скучно и однообразно. Большинство из нас считало, что загранкомандировка — это подготовительный период к настоящей жизни, которая начнётся лишь по возвращении на родину. А здесь жизнь не всамделишная. Одним словом, ДЗК.
Такая философская установка, конечно, не способствовала полнокровному и свободному проявлению личности. Неизбежные объективные ограничения внешнего плана накладывались на добровольные самоограничения, и, как результат, мы выглядели на фоне жизнерадостных датчан и прочих иностранцев довольно скукоженно.
Все мы копили и откладывали часть мизерных зарплат на покупку автомашин, квартир, одежды, техники; бегали по магазинам и выписывали товары по дипломатической скидке; складывали все приобретения в коробки, упаковывали их накануне отпуска и везли домой, где ничего подобного не было и любая безделица воспринималась на ура. Я с грустью вспоминаю все эти сборы-проводы, погрузку в поезд, толпы провожающих, норовящих вручить отъезжающему свою посылку-передачку, презрительные взгляды датчан, наблюдающих сцену «переселения народов» эпохи гражданской войны, встречи на Белорусском вокзале с адресной раздачей вещей... Какое убожество!
Вся советская колония была разбита на группы общения, формируемые в основном по ведомственному признаку и редко — по интересам. Мы часто ходили друг к другу в гости, слушали пластинки и аудиоплёнки, выпивали и поедали массу блюд с национальным русским уклоном, сплетничали и тосковали по дому.
Но мы были молоды, жизнь нам ещё улыбалась, и мы были полны надежд и оптимизма.
В 1972 году в копенгагенскую резидентуру приехал работать Олег Гордиевский. Он поменял подразделение — из нелегальной службы перешёл в политическую разведку и теперь в новом качестве прибыл к нам в точку.
Его приезд я воспринял с большим энтузиазмом. Все эти два года мы поддерживали между собой регулярную связь, активно переписывались, обменивались мнениями. Мне казалось, что, находясь на расстоянии, мы ещё больше сблизились и теперь будем работать рядом, общаться каждый день, дружить семьями. Я надеялся также найти в нём опытного товарища и советчика, хорошо знавшего страну и владеющего местной обстановкой.
Первое свидание не предвещало ничего тревожного. Гордиевский был сдержан, но приветлив и внимателен. Я сразу пред-