Скандинавский детектив. Сборник
Шрифт:
Некоторое время разговор шел о других вещах. Но фру Эркендорф, которая и затронула скользкую тему, не собиралась от нее отказываться, как леопарду не избавиться от пятен, как эфиопу не сменить цвет кожи, как гиене не разучиться выть.
— А когда, собственно, адвоката Боттмера арестовали? — поинтересовалась она. — Кажется, что это было так давно…
— Не называй его адвокатом, — снова поправил нотариус.
— Три года назад,— строго заметил хозяин.
— Нет, три года не может быть, — отозвалась жена священника. — Это было осенью, когда я готовила варенье из райских яблочек, это я точно помню, так что это было два года назад.
— Это правда, — тихо, но уверенно подтвердил священник. — Анна Мари умерла два года назад.
— Анна Мари, — пробубнил доктор чуть дрогнувшим голосом.
Анна Мари Розенбок была богатой старой девой, которая пережила всю свою родню и скончалась в этом городе без родственников и наследников. У всех присутствующих было много причин ее вспомнить. Викторсон задумчиво взглянул на прекрасный фламандский натюрморт: Анна Мари Розенбок оставила его по завещанию. Доктор Скродерстрем был домашним врачом старой девы, отец Солин — ее духовником, нотариус Эркендорф — исполнителем последней воли. И каждому из них перепала немалая сумма. Боттмер, который вдруг вернулся в город, был попечителем наследства фрекен Розенбок, но его обвинили в растрате.
— А ведь верно, — отозвалась фру Эркендорф, недостачу обнаружили всего два года назад!
— Вот именно, — спокойно подтвердила фру Викторсон. Словно по взаимной договоренности все опять оставили эту тему и с успехом перешли к иной. На стол подали горячее. Называлось это канеллони — теплые пирожки с тертым сыром, наполненные мелко рубленной печенью и посыпанные базиликом. Фру Викторсон нашла их рецепт в одном из журналов, которые составляли ее основное чтение. Хозяин разлил по бокалам красное вино.
— За здоровье всех присутствующих! — провозгласил он.
Большим оратором он не был, но как местное начальство имел право на долю внимания. Гости ждали продолжения, но тост на том и кончился.
Потом разговор снова набрал теми, голоса за столом возвысились и ожили.
Доктор Скродерстрем в тот день получил от Викторсона новый электрический кипятильник для медицинских надобностей. Оплатили его городские власти, и предназначался он, собственно, для стерилизации медицинских инструментов, но непонятливый доктор собирался варить в нем кофе. Так что он спросил фру Эркендорф, не посоветует ли она, как обращаться с этим прибором? Та воспользовалась случаем и начала с рассказа про экскурсию в Париж, в которой ей посчастливилось участвовать, и потом ее было уже не остановить.
Священник принялся объяснять хозяйке, почему он не разрешил исполнение свадебного марша из «Лоэнгрина» при недавнем венчании в его церкви. Речь шла о чисто литургических доводах, и пастор излагал их весьма подробно. Фру Викторсон отвечала только «да» и «нет» и притом умудрялась делать вид, что слушает с небывалым вниманием, хотя в душе благодарила Бога, что рискнула испытать рецепт канеллони.
В связи с вареньем из райских яблочек фру Солин заключила, что на оборудовании для консервирования нужно было бы иметь возможность устанавливать время готовки. Ее сосед-нотариус имел тайного конька — механические игрушки. На самом деле он был куда лучшим механиком, чем юристом. И тут он принялся советовать, как устроить такой часовой механизм.
Хозяин участвовал в разговоре, но казалось, что его мысли где-то далеко.
Пора уже было вставать из-за стола, и фру Эркендорф закончила свои воспоминания о Париже грустным вздохом.
— Теперь все кончилось, — промурлыкала она.
— К сожалению, — поддакнул доктор.
Священник, убежденный аскет, много не съел, зато рассыпался в благодарностях больше всех.
За кофе в гостиной все вернулись к горячей теме об адвокате-растратчике. Только вот начинать никому не хотелось. Некоторое время разговор крутился вокруг да около. Понятно, нервы фру Эркендорф в конце концов не выдержали.
— Так насчет адвоката Боттмера… Нет, я хотела сказать… как его, собственно, теперь именовать?
— Кандидат права, — предложил нотариус, — на этот титул он имеет право.
— Разве можно называть кого-нибудь кандидатом права? Но так или иначе, что ему от нас нужно?
— Наверное, денег, — вздохнула жена священника.
Их двери слишком часто открывались людям, пришедшим именно за этим.
— Думаю, он ищет работу, — предположила хозяйка, — и это можно было бы устроить.
— Смотря где и у кого, — возразил нотариус Эркендорф. — Но он сам усложняет дело, если ищет что-то здесь, в Аброке.
— Да, боюсь, что так, — пробурчал доктор.
— Но если человек был адвокатом, — невинно заявила фру Солин, — он наверняка много знает о людях, и не самое лучшее, верно? Ведь он был советником по многим деликатным вопросам…
— Это правда, — подтвердил хозяин, нарушив наконец свое молчание. — Он даже слишком много знает. И не исключено, что попытается это использовать.
— Вы про шантаж? — удивленно спросила жена священника.
Чайная ложечка, упала на пол.
— Шантаж! — испуганно воскликнул пастор.
— Я бы так не сказал, — заметил доктор.
— Не знаю, что он мог бы использовать, но в этом случае…— еще более пронзительным, чем обычно, голосом заметил нотариус. — В конце концов нам нечего скрывать, что он мог бы…
Жена покосилась на него, и нотариус закончил свою реплику неуверенным смешком.
— Не скажите, — заметил хозяин со спокойным достоинством политического лидера. — Разумеется, мы все встревожены. Я сам только что сказал, что был неосмотрителен, когда его не выслушал, верно? Так вот как обстоят дела. Не хочу обидеть никого из вас, но разве не правда, что у каждого из нас есть кое-что такое, что он предпочел бы оставить при себе? Что-то, что могло бы произвести дурное впечатление. И если какой-то отчаянный тип о таких вещах знает и решится их использовать…
— Это просто преступление! — возмутился Эркендорф. — Разве он решится злоупотребить доверием, которое мы ему в свое время оказывали? Только отчаянный грешник…
Он хотел сказать «проклятый шантажист», но в последний миг отказался от этого определения в присутствии священника. Однако теперь его слова стали отдавать теологией, что вывело святого отца из дремоты.
— Грешники мы все, — поспешил уточнить тот.
— Это в смысле первородного греха, — с готовностью уточнил доктор.