Скарабей

Фишер Кэтрин

Рядом с бальзамировщиком стоял мальчик-слуга с опахалом. Аргелин жестом велел ему отойти. Тот торопливо попятился. Его хозяин залепетал:

— Великий царь. Да, конечно. Но я… мы… мы все — слуги мертвых. Мы хотим сказать…

А в нем есть храбрость, подумала Мирани. Старик протянул пухлую руку, и слуга поднес шкатулку. Бальзамировщик открыл ее. Женщины в один голос ахнули.

Даже отсюда было видно, как блестят в ней драгоценности. Бриллианты, без сомнения. Их отсветы плясали на лице Аргелина маленькими

радугами. Глаза генерала сузились, но он не выказал удивления. Бальзамировщик достал небольшой свиток и крепко стиснул его золочеными пальцами.

— Великий царь! — Его голос дрожал от волнения. — Вы вольны поступать, как вам заблагорассудится. Но мы не можем спокойно стоять рядом и смотреть. Мы молим вас… умоляем… проявить великодушие и отказаться от своих планов.

Старик кивнул, по его знаку все чиновники опустились на колени и низко поклонились, коснувшись лбами земли. Пышные наряды сковывали им движения. А Повелительница кошек с трудом дышала под маской с кошачьими усами.

По толпе прокатился ропот.

Аргелин смотрел, не шелохнувшись.

— Негоже смертному затевать войну с богами, — продолжал бальзамировщик. — Вы навлечете на нас гнев богов. Царица Дождя рассердится на нас всех, на свой народ, на рабов и на детей. Мы, служители загробного мира, умоляем вас: сохраните эту статую. Она последняя. Наша страна изведала немало ужасов. Вы, государь, в своей великой щедрости и мудрости не сможете нам отказать. А мы, в свою очередь, просим вас принять наш дар в знак признательности народа.

Перепуганный раб поставил шкатулку у ног Аргелина. Генерал заглянул в нее. Когда он поднял голову, его глаза были холодны.

— А моего гнева ты не боишься, старик? — Аргелин, будто атакующая змея, протянул руку и схватил бальзамировщика за ворот одежды, притянул к себе и произнес, глядя в потное лицо старика: — Эта твоя Царица Дождя отобрала у меня из рук тело Гермии, ослепила меня, заставила совершить убийство. Я поклялся, что в отместку за это уничтожу все ее изображения, и сдержу свое слово. И меня не остановите ни вы, ни ваши вонючие мертвецы, ни сам Бог!

Он пнул шкатулку, перевернув ее. С шелестом рассыпались бриллианты. Генерал каблуком втоптал их в пыль.

— Мой повелитель, — прошептал бальзамировщик. — Подумайте как следует. Когда вернется Архон…

— Архон — это я. И Оракул — тоже я, и все Девятеро, и сам Бог. Вбей это в свою тупую голову, Пармений, и пусть в Городе тоже это поймут. Потому что, покончив с Портом, я приду к вам, и если мне понадобятся богатства из ваших гробниц, я возьму их собственными руками.

Наступило тягостное молчание.

И тут раздался пронзительный крик. Он был таким неожиданным и зловещим, что даже Аргелин вздрогнул и обернулся, а солдаты схватились за оружие.

На крышах всех домов вокруг площади сидели и наблюдали

за происходящим городские бабуины. Видимо, шум пробудил их от послеобеденного сна. Обезьяны смотрели вниз, и пустынный ветер ворошил им шерсть. Матери прижимали к себе детенышей, а самцы в тревоге метались из стороны в сторону. Раздался еще один крик, потом еще и еще, и вскоре вся площадь огласилась испуганными воплями. Животные вставали на ноги и били себя кулаками в грудь, хватались за выступающие камни, сердито лопотали что-то, скалили белые зубы.

Над морем зарокотал гром.

Аргелин сделал короткий шаг в сторону главного бальзамировщика. Старик отшатнулся и сказал:

— Великий царь, она нашлет чуму…

— Хватит! — Не говоря больше ни слова, Аргелин развернулся на каблуках и громко крикнул. Наемники ухватились за веревки. Вопли бабуинов были им непривычны и звучали пугающе, но они старались не обращать на них внимания и только крепче стискивали толстые канаты.

— Слышишь меня, Царица Дождя? — взревел Аргелин. — Вот тебе вместо поклонения!

Он отскочил.

Солдаты поднатужились.

Раздался треск, будто вспыхнула молния. От постамента статуи побежали вверх черные трещины, зеленое платье содрогнулось. Дождем посыпались на землю пальцы, локоны, ухо. Солдаты поднатужились еще раз, взревели, потянули сильнее — и Царица Дождя покачнулась. Она наклонилась вперед, спокойное лицо стало разваливаться на части, и на миг Мирани почудилось, будто богиня вот-вот оживет, поднимет голову и раздавит Аргелина одним мановением гигантского пальца. Но нет — с грохотом, от которого содрогнулся дом и весь мир, статуя упала, рассыпалась агатовыми блестками, превратилась в бесформенную груду сверкающих обломков.

Громадным облаком взметнулась пыль, заслонила окно. Девушки закашлялись, прикрыли лица. С полок падали предметы. Проснулся и закричал младенец.

Обезьяны, прижавшись друг к другу, постепенно смолкли.

Священнослужители в ужасе не могли отвести глаз.

Через мгновение тяжелые сапоги Аргелина загрохотали по обломкам. Разбитое лицо богини лежало на боку, обратив к генералу глаз и половинку носа. Аргелин подошел к нему, присел на корточки и чуть ли не с нежностью возложил руку на расколотую бровь.

— Ну что, госпожа? — прошептал он. — Уничтожь меня, если хватит сил. Покажи, на что ты способна. Ибо мы с тобой — заклятые враги.

В уголках глаз богини сверкали кристаллы.

Аргелин отдернул руку, повернул ее ладонью вверх, и у Мирани, скрытой за ставнями, перехватило дыхание. В жаркий день, под палящим солнцем, ладонь генерала стала мокрой.

А у нее в ушах прошелестел тихий голос:

«Посмотри на него, Мирани. Неужели он всерьез считает, что он — это я?»