Скарабей
Шрифт:
— Похоже, Джамиль освободил Порт, — сухо произнес Шакал.
От маяка на Оракуле тонкой струйкой поднимался дымок. Сетис пригляделся.
— Значит, у власти теперь Император. Сколько же из Девятерых осталось в живых?
Шакал поглядел вниз. В конюшнях у ворот стояли лошади северян. В предутренней дымке полудикие животные рвались с привязи, вскидывались на дыбы.
Он улыбнулся.
— Полагаю, Сетис, ты не умеешь ездить верхом?
Аргелин остановился в третий раз. У него в горле клокотало хриплое дыхание.
— До сих пор ничего не слышно. Она в самом деле идет за мной?
— Не знаю. Боюсь оглядываться.
— А я оглянусь. Я должен знать.
— Нет! — Мирани испуганно схватила его за руку. — Если оглянешься, ты никогда больше ее не увидишь!
— Царица вероломна. Что, если позади нас никого нет? Мирани, что, если мы выйдем из этого мира на белый свет и увидим, что все наши старания были напрасны? — Терзаемый страшными муками, он вгляделся вдаль, в маячивший впереди отблеск тусклого света.
Ее голос дрожал от страха.
— Нам скажет Алексос. Он может оглянуться.
— Правда, мальчик? Можешь? — Аргелин подозрительно покосился на него.
— Наверно, да. — Архон повернулся на носках. Его взгляд скользнул по плечу Орфета, устремился вдаль. Потом он посмотрел на Аргелина.
— Говори же! — зарычал генерал.
Алексос опустил взгляд, поковырял ногой камни.
— Ты не всегда был добр ко мне, генерал.
Аргелин оторопел. Мирани испугалась, что сейчас он схватит мальчика, вцепится в горло. Орфет подошел поближе.
Но генерал разжал стиснутые кулаки и прошептал:
— Прошу тебя. — Слова упали между ними, как ледяная капля.
Алексос посмотрел на Мирани, и она поняла, что он вот-вот расплачется. Лицо мальчика покраснело, глаза наполнились слезами.
— Она здесь, — прошептал он. — Прямо у тебя за спиной, ждет, пока мы пойдем дальше. Но не оглядывайся, генерал, пожалуйста, не оглядывайся, иначе Царица сделает так, что она исчезнет.
Аргелин не шелохнулся.
— Мальчик, ты говоришь правду?
Алексос кивнул.
Сначала всем подумалось, что этого будет недостаточно; но потом генерал неожиданно шагнул вперед. Орфет подхватил мальчика и поспешил за ним.
Мирани, оставшись в тишине, прислушалась.
Не слышалось ни шагов, ни дыхания, ни шорохов. Она не сомневалась, что в коридоре у нее за спиной никого нет.
— Ты здесь? — шепнула она. — Гермия?
Ответа не последовало. Она пошла за ними, и солнечный диск стал расти. Он раскрылся у нее в ладонях, засиял, ожил. Стал гибким, превратился в чашу, широкую и мелкую, и она, трепеща от ужаса и облегчения, узнала ее. Это была чаша, украшенная изображением корабля Царицы Дождя, тяжелая и неудобная, такая большая, что приходилось держать ее обеими руками.
А в глубине ее, соскальзывая и падая, суетливо бегал крошечный скорпион.
Он сходит с Дороги
Они поскакали галопом. Лис оседлал пятнистого коня, а Сетис и Шакал полудикого белого жеребка. Сетис сидел сзади Шакала, крепко уцепившись за его плечи. Люди у них на пути бросались врассыпную.
У Моста Шакал соскочил с коня. От флота отделилась лодка и, набирая скорость, направилась к берегу; Шакал махал и громко кричал гребцам. На носу Сетис разглядел Джамиля в плетеной кольчуге, с мечом на поясе. Его окружали вооруженные воины.
— Не рискуй, — сухо предупредил вожака Лис.
Шакал вскочил на борт.
— Они живы? — вполголоса спросил он.
Джамиль был мрачен.
— Понятия не имею. Но слоны живы.
Шакал сам убедился в этом, когда лодка приблизилась к Острову. Пляж выглядел так, будто здесь прокатилась жестокая битва; песок был усеян растоптанными доспехами и выпущенными наугад стрелами. Но могучие звери радовались жизни: они стояли по колено в море, погонщики бережно промывали им раны, украшали шеи лавровыми венками из веток, наспех сорванных в разросшихся садах святилища.
Шакал бросился бежать вверх по дороге, перешагивая через разбросанные трофеи северян. Сетис едва поспевал за ним. Огненные снаряды разрушили стены, опалили кусты; кое-где пылали остатки костров, от них к небу тянулись тонкие струйки дыма, пахнущего лавандой. День клонился к вечеру, и когда Сетис, задыхаясь, преодолел последние ступеньки, ведущие к Оракулу, ему в глаза ударило слепящее солнце, и он прикрыл глаза рукой, чтобы защититься от его величия.
— Сетис! — восторженно взвизгнула Телия, вырвалась из рук отца и подбежала к брату, обняла его, выронив обезьянок. Он увидел Ретию, рядом с ней — сотника, потом Мантору.
Ведьма встала, и Шакал повернулся к ней.
В первый миг никто не произнес ни слова. Потом колдунья холодно заговорила:
— Ты ушел от меня.
— На этот раз.
Она кивнула.
— Ты говоришь мудрые слова, господин Шакал. И ушел ты не благодаря своему мастерству или силе, а только из-за хитрости писца и старика. — Она поглядела на Сетиса и его отца, и ее лицо исказилось злобой. — Смотри, как я с ними расквитаюсь.
Она прошептала один-единственный слог. Телия от страха завизжала. Обезьянки раскрыли глаза, разжали лапки, выросли и, вереща, бросились на девочку. Никто не успел сделать ни шагу: злобные животные облепили ее сверху донизу, дергали за волосы, кусали, а несколько вцепились в Сетиса, пытавшегося их отогнать. Кусачий, когтистый клубок окутал брата и сестру с головой.
Потом звери накинулись на Шакала; копье Ретии вдребезги разбилось об их спины. Старик взвыл от ужаса. И тут звонкий голос произнес какое-то слово, и обезьяны со стуком посыпались на землю, снова превратились в игрушки, побитые и поломанные. Телия в страхе выглянула из-под руки Сетиса.
Мантора возмущенно обернулась:
— И это после всего, что я для тебя сделала!
Крисса сложила руки на груди.
— Я тебя ненавижу! Мне твои благодеяния никогда не были нужны. Ты всё погубила! Я тебя никогда не любила. Даже тогда, когда ты учила меня колдовству. И теперь я не хочу иметь с тобой ничего общего.