Сказ о купце Като из Рыбацкой Бухты
Шрифт:
–Ох, и мразь же ты! Хотел бы я встретиться с твоей Анной. И рассказать ей, что ты за падаль.
–Анна! Да ты жив благодаря ей. Весь ваш унылый мирок и часа её работы не стоит. Каждый доморощенный пуп свою жизнь мог бы уместить на её ноготке, и мечтал бы, чтобы грязь на этом ноготке напоминала Анне о том, что и жалкие её любят. Да только нет её больше, и вот тому доказательство! – Надея затряс цилиндром перед самым носом Като.
–Стой! – Вскрикнул Надея и уронил цилиндр. – Стой, стой, стой. – Сказал он упавшим голосом. – Так значит и нет её? Значит, закончились их пляски с Большим Червём, и нет больше моей Анны?
Като хотел сказать ещё что-то, но чем дольше смотрел на Надею, тем меньше мыслей оставалось в его голове. Перед ним сидел оборванный босяк с изъеденным болезнью разумом, и Като всё больше понимал, что не может на него сердиться.
–В конце концов, тебе отвечать перед Анной. А теперь прощай. – Като приоткрыл шторку и собрался выйти.
–Постой, Като. – Попросил Надея жалобно.
–Чего тебе? – Спросил Като, разворачиваясь перед выходом из палатки.
–Это Джани активировал плазмобур? – Надея поднял голову и тоскливо посмотрел на него.
–Какой ещё плазмобур? – Не понял Като.
–Вот этот цилиндр. – Показал Надея.
–Да, полагаю.
–Он сильно обгорел?
–Ему прилично досталось. А тебе-то какое до него дело?
Не дождавшись ответа, Като вышел наружу.
На следующее утро обоз в сопровождении всадников двинулся к Засечной Черте. Като ничего не рассказал своим спутникам о разговоре с Надеей и теперь трясся в одной повозке вместе с ним и Хусой.
–Его боги уже говорят с ним. Катю он не слышит. – Начал разговор Хуса, придерживая перевязанную руку.
–Ты о чём, Хуса? – Спросил Като, вырванный из полудрёмы.
–Я говорю о Джани. – Ответил южанин.
–В Степных Воротах есть настоящий врач. Он должен помочь. – Сказал Като.
–Нет такого врача, что поможет. – Сказал Хуса и, чуть помолчав, добавил. – Я таких не видел.
–Я видел, как врач вылечил слепоту больному от рождения. Без трав, без обрядов. – Сказал Като. – Мы попытаемся.
Под скрип повозки, конское ржание и крики кучеров, доносившиеся снаружи, внутри повозки повисла тяжёлая тишина.
–Жаль, мы не в Железном Кольце – там можно было бы что-нибудь сообразить. – Внезапно сказал Надея.
–Ты умеешь врачевать? – Спросил Като.
–Нет, такому не обучен. Но вот из пары разбитых медаппаратов один рабочий собрать смог бы наверняка. А дальше Джани сам бы себе помог.
Увидев, что все вопросительно на него смотрят, Надея пояснил: «Многие это называют орудиями Древних, и вот в этом я неплохо разбираюсь».
–Хватит с нас и одного такого орудия. – Сказал Като.
–Поверь, Като. Аппараты могут не только убивать. Хотя в неумелых руках, в-основном, конечно, убивают. – Сказал Надея.
Невыносимо долго длилась тряска и на каждый ухаб, каждую кочку пострадавшая в ночной стычке спина отвечала приступом тупой, вялой боли, и, чтобы отвлечься, Като приподнял тент и посмотрел наружу. Они шли по старой дороге с северо-запада на юго-восток, и справа от них всё выше возвышалась горная гряда Камней Предков. Закатные лучи серебрили полоски на стёганых доспехах всадников и в проскакавшем рядом наезднике Като признал Алидия и помахал ему рукой. Алидий кивнул в ответ и поскакал вперёд – к голове обоза. Като подложил подушку под бок и, подперев голову рукой, наблюдал за тем, как за горизонтом постепенно скрывается оранжево-красный диск закатного солнца. Он уже засыпал, когда всадники запели песню.
Тёмной ночью светит/ милое оконце/
Той, что за холмами за горами ждё-ё-ёт./
Тихо едет всадник/, смотрит вдаль печально/
Ждёт, что над землею солнышко взойдё-ё-ёт.
Тихо едет всадник/, смотрит вдаль печально/
Ждёт, что над землею солнышко взойдё-ё-ёт.
Красно солнце вышло из-за гор неспешно,
Лучики кидая, поле серебря.
В поле том широком всаднику навстречу
Вышел всадник ладный, латами звеня.
Всадник издалёка, путь он держит ровно
К той, что за холмами, за горами ждёт.
Дорогой подарок он своей любимой
Из чужого края в подсуме везёт.
Друг напротив друга два врага восстали,
Копья среброцветны подняв пред собой.
И коней пришпорив, друг навстречу другу
Поскакали разом, воспевая бой.
Всадник ладный рухнул и увидел в небе
Ту, что за холмами, за горами ждёт.
И в степи широкой милое оконце
Он, вдали скитаясь, больше не найдёт.
И увидел всадник – с подсума чужого
Выпал славный гребень, гребень костяной.
Гребень той, что в доме, за родным оконцем
Песни напевала в темноте ночной.
Тихо едет всадник, смотрит вдаль бесцельно
К сердцу прижимая гребень дорогой
Милое оконце в темноте погасло.
Больше свет не льётся по дороге той.
Проснувшись рано утром, Като сразу понял, что обоз вышел на плато Предков – последний участок пути к Степным воротам. Скрипучий шорох грунтовой дороги сменился мерным перестуком лошадиных копыт о камни Большого Тракта – главной артерии Империи Чоранов, которая тянулась от Засечной Черты на севере до земель баронов на юге. Растерев затёкшие ноги, Като выбрался из повозки и, обогнав обоз, взобрался на невысокий холм. Посмотрев в сторону Степных Ворот, Като сначала не поверил своим глазам, но тщательно их протерев, так и не смог прогнать мираж. От самой крепости до середины долины раскинулся огромный базар, прорежённый торговыми рядами, сверкавший разноцветными палатками и тентами и наполненный беспокойным муравейником тысяч людей. Перед глазами Като раскинулся кочующий город восточных торговцев – блистательный Караван-Сарай.
Като ещё долго любовался мириадами пляшущих огней Караван-Сарая прежде чем вернулся к своим. Обоз встал у подножия последней возвышенности на пути к Степным Вратам, и Като сразу направился на общую сходку. Командир эскадрона Йохан забрался на открытую повозку и теперь держал речь. «Всё имущество, добытое в бою со Степной Ордой, а также имущество павших граждан надлежит немедленно сдать в местное отделение Имперской Канцелярии под учёт. Сдавший имущество получит гарантную бумагу с расчётной стоимостью имущества по тарифам Имперской Оценочной Палаты либо Гильдейских Весов. Оружие, добытое в бою, следует немедленно сдать в канцелярию имперского гарнизона…» Като нашёл в толпе Рима и, изрядно потолкавшись, пробрался к нему в тот момент, когда Рим начал активно работать локтями в попытках выйти из толпы.