Сказ о Владе-Вороне
Шрифт:
Ахнула Забава раненой пичугой, рот ладонями тотчас зажав. Глаза ее слезами наполнились, но ни капли по щекам, вмиг побелевшим, не скатилось.
— Верно, видать, святые люди о таких, как ты, говорят, — проронила она. — Только зло несете! Богопротивны вы!
Говорила она теперь не о Владе, а о «них», конкретного человека не видя, а толпу обезличенную на его месте представляя. Кого-то чужого да неприятного ругать всяко проще, чем давно знакомого.
— Любая другая с подобных слов топиться побежала бы! Наверняка этого ты и хочешь.
— Вряд
— А ты!.. — начала она, но Влад перебил:
— Я сделал все, лишь бы расстаться с тобой по-человечески, добрую память о себе сохранив. Ничего я тебе не обещал, даже отроком будучи, а уж нынче и подавно.
Она заплакала, но Владу уже и это безразличным стало. Он лишь какую-то странную грусть испытывал: была Забава хорошенькой в детстве (да и сейчас немногие сравнялись бы с ней красой), неглупой, образованной; случалось, говорили о многом. И вот ведь как жизнь обернулась, хотя ни словом, ни делом, ни намеком, ни в мыслях — тут Влад душой точно не кривил — в симпатии не признавался. Никогда не возникало у него желания связать свою судьбу с этой девицей.
— Неужто твоя ворожея настолько лучше? — спросила она, носом шмыгнув.
— К слову, о гордыне, — заметил Влад, — а ведь ты именно и взвилась, решив, будто у меня кто-то появился. Ревность взыграла, не более.
— Ты же сам говорил, что сердце свое отдал!
— Разве? — Влад задумался. С чего бы ему такое ляпнуть? — Ни ворожее, ни королевишне сердце мое не принадлежит.
— А кому? — у Забавы аж слезы высохли, настолько интересно стало.
— О том я тебе говорить не собираюсь, довольствуйся и тешься тем, что вызнала, а теперь иди вон.
Возможно, и жестоко то было, недостойно. А как быть, если ни добрые слова, ни уговоры, ни заверения не действуют? Хотела Забава еще сказать, да кончилось у Влада всяческое терпение. Вскочил он с лавки, ухватил ее за плечо, поволок к двери, ногой ту отворил и выпихнул девицу восвояси — аккурат в руки опешившему стражнику. Мельком подумал, что хоть какая-то польза ему от Забавы: в точности узнал об охране.
— Отведите племянницу княжескую в ее опочивальню: время больно позднее. И не пускайте ко мне более! — гаркнул так, что у стражника и его товарища рты раскрылись от изумления, и если висели у тех на языке слова о невозможности пленнику подобные наказы отдавать, то там они и остались. Влад же за ручку ухватил да дверь затворил с хлопком, от которого, казалось, весь терем подпрыгнул.
…Волхв Златоуст явился к нему, когда за окнами совсем стемнело, а домочадцы почивать улеглись, скользнул в горницу без опаски, рядом на лавку присел, даже не поздоровавшись, и сразу спросил:
— А скажи мне, вещий, скоро ли князь наш веру отцов и прадедов предаст, как и богов исконных?
— Скоро, волхв, — ответил ему Влад. — Князь думает, вера чужая, вражья, силу и власть ему даст. Ошибается, только хуже сделает, а Русь на колени поставит на многие лета вперед.
Златоуст губу пожевал да волосами тряхнул.
— Готовься, — предупредил Влад, — очень скоро и на тебя, и на таких, как ты, начнутся самые настоящие гонения. Многие слова значение свое поменяют. Уродами худших из людей величать примутся; кощунами — тех, кто кривду бает. Калик перехожих — ущербными калеками. Зла я вам, волхвам, ни одному не желаю, потому уходите поскорее из стольного града, не дожидайтесь, пока князь киевлян в реку загонит да насильно крестит, — и говорил он сейчас искренне. Хоть и помышлял против него Златоуст, а в сравнении и с Забавой, и с князем являлся своим, русским, единоверцем и побратимом по духу.
— Ясно, вещий. Спасибо…
Помолчали. Златоуст уходить не собирался, все больше о своем раздумывал.
— Чего я в голову не возьму, — признался Влад, — отчего Владимир все никак не успокоится и за властью своей гоняется?
— Видать, плохо волхва слушал, — проворчал Златоуст и тотчас поправился: — А может, и запретил уже князь упоминать о своем происхождении, когда тебя учить принялись… не помню. Сам Владимир сидел прежде в Новгороде, вот оттуда все его напасти и гнилое нутро. Новгород-то — город непростой, там с князьями разговор короткий, чуть что не так — вече Новгородское их вмиг за ворота вышвыривает, — усмехнулся он. — Хотя… все еще ранее началось, Влад. Поскольку Владимир — сын-то княжеский, но от ключницы. Его до сих пор многие безродным кличут, хотя по большей части не в лоб и даже не в спину, а тихо за глаза. Братья его старшие, законные, все сгинули, последнего убили именно из-за Владимира: он Киев захватил и осел в нем. Потому за положение свое трясется, словно лист осиновый, заговоров боится и все думает, как бы власть укрепить.
— А ты ему и рад помочь, — укорил Влад.
— Не было б меня, погань византийская еще раньше в стольном граде проросла. Она ж не с Владимира началась, еще Ольга крестилась, чтобы поддержкой вражьих колдунов заручиться и месть учудить над древлянскими волхвами, мужа ее, князя Игоря, убившими. Не послушала она наказа Олегова, а тот ведь многих предупреждал еще в те времена, когда щит свой к воротам Царьграда приколачивал: не верить клеветникам византийским, держаться за веру свою, испокон русскую. Лишь князь да его лизоблюды горлодерствуют, будто молится Русь различным богам и только глянь — племена друг на друга войной пойдут. Как боги наши в Прави сидят, а Кощей над Навью царствует, так и мы здесь если и привечаем кого пуще остальных, так не ставя иных богов в пику этому, потому как вместе они и друг с дружкой не ратятся. Хотя чего это я? — спросил самого себя Златоуст. — Тебе о том много лучше моего ведомо.
— Ведомо, волхв, — вздохнул Влад. — Ждут нас времена темные, сваржьей ночью зовущиеся.
— Боги хоть не отвернутся, и то хлеб, — ответил Златоуст. — А Кощей о чем говорит? Хоть войной не пойдет больше?
— А он собирался? — спросил Влад, подпустив в голос удивления.
— А то. Пытался сесть князем в Киеве. Или ты совсем меня за дурака держишь? Как там? Меня еще не прокляли?
— Больше не собирается, — сказал Влад, отвернувшись и пропустив прочие вопросы мимо ушей. Да и не хотел Златоуст знать ответ, прекрасно догадываясь о том, что в Нави его и уважают, и зла не держат.