Сказ о военном топографе

Сальников Андрей

Услыхал местный люд смех задорный, осмелел и стал из домишек убогих выходить на улицу да на пришельцев глазеть робко. Русских-то видывали они, давно уж в составе Империи горцы были, но, как и в прежние времена, к чужакам с опаской относились.

Решил военный топограф лагерь разбить чуть выше села, чтоб не пугать народ местный

своим видом служебным, и приказал казакам вещи перетаскивать. Но вдруг к гостям заезжим старейшина подошёл, повинился перед ними за осторожность избыточную и предложил в селе расположиться в лачужке небольшой, но ухоженной. Приглашение старца приняли в экспедиции радостно, разместились в тепле и уюте да за дела топографические принялись.

Мальчуган, что на чертёнка похожим был, осмелел вскоре и за казаками по пятам шастать стал неотрывно. Так привязался к ним, что, когда в горы уходить приходилось на съёмку топографическую, не отставал ни на шаг. Пришлось на хитрость пойти – опасно же несмышлёнышу по склонам крутым бродить. Стали они каждый вечер свистульки для него вырезать, а утром, когда уходить собирались, мальцу отдавали и велели в селе оставаться мамок и деток развлекать звонким свистом.

Так прожила экспедиция с горцами ладно и дружно целых два месяца. Работы топографические раньше срока исполнили добросовестно да к концу сезона полевого две недели свободных выгадали. Казаки на солнышке целыми днями нежились, от скуки мальцу-сорванцу фигурки диковинные вырезали из дерева, а топограф военный по склонам окрестным в раздумьях расхаживал да на гору высокую непрестанно поглядывал.

Однажды не спалось ему что-то. Знал топограф военный, что у народов горных вершины многие запретными значились, даже поколотить могли за то, что на гору чужую без спросу позарился. Пошёл он в думах своих при свете луны да звёзд мерцающих прогуляться и от села поодаль огонёк увидал средь кромешной тьмы. Приблизился к свету ближе.

Оказалось, старейшина у костра сидит, тоже не спит. Посмотрел он на топографа внимательно, прутиком, которым угольки в костре ворошил, на пенёк указал рядышком. Подождал, пока гость поудобней усядется и произнёс заботливо: «Вижу, думы терзают тебя неустанно, служивый». Улыбнулся в ответ старику проницательному военный топограф и покивал, выражая согласие. Старейшина щепок в костёр подбросил горсточку, пошевелил угольки прутиком и продолжил доброжелательно: «Коль ответ дать смогу, не стыдись, спрашивай».

Отбросил топограф излишнюю скромность да спросил старика напрямик: «А на гору ту белую поднимался ли кто, уважаемый?» Взглянул тот на собеседника искоса, глаз строго прищурил, потом улыбнулся и сказал ласково: «Осетины её Урсхох величают, а грузины Мкинвари кличут». Удивился военный топограф названиям заковыристым, достал из кармана нагрудного блокнот с карандашиком и сделал заметочку почерком каллиграфическим. Подметил старец интерес служивого и продолжил размеренно: «Горцы с той стороны горы поговаривали, будто бывали там люди. Но не верится мне, лишь боги и духи способны там жить. А коль захочется кому потягаться с ними силою, так право его! Двое, вон, в минувшем году вознамерились на гору влезть, да еле ноги унесли чуть живыми». Топограф военный от слов таких чуть с пенька не свалился наземь: «А где отыскать храбрецов этих, дедушка?» Взглянул старик в глаза его бегающие и ответил: «И у тех двоих в очах чертенята бегали до того, как на гору пойти. Глупцы они спесивые, а не храбрецы! – Бросил он прутик свой в костёр догорающий, аж искры в небо столбом взмыли. Встал с пенька своего и добавил, в темноту уходя: – Один в долину убёг. Где искать его, я не знаю. Другой на отшибе селения живёт, нелюдимым сделался».

Конец ознакомительного фрагмента.