Сказание о белых камнях
Шрифт:
А внутри городских стен Андрей наметил поставить церковь. Он сам выбрал место на горе над Клязьмой. Тут будет стоять высокий белокаменный златоглавый храм Успения Богородицы. Святая София в Киеве просторна и многоглава. Один купол поднимется на его храме, но высотой своею храм превзойдет все киевские соборы. И будет он столь дивной красы, богатства и благолепия, какой Русь еще не видывала.
Строят белокаменный город.
И
И слава о его златокованом столе, «яко сокол на ветрех», полетит по всей Руси и по другим странам.
Обида была большая у бояр Суздаля и Ростова, что выбрал себе столицу князь Андрей Юрьевич в «мизиньном» городке Владимире. Разумели бояре, князь опасается их, оттого и держит сторону владимирских «холопей да каменыциц». А тут пришел от князя строгий наказ: каждому боярину со своего двора послать во Владимир и в Боголюбов столько-то холопей и коней, поставить столько-то телег, заступов, топоров и прочего, а смердам самим идти или сыновей снаряжать.
«Смерды пускай идут строить, — рассуждали меж собой бояре Суздаля и Ростова, — а нам за какие грехи столько хлопот и убытку?»
Но помнили они, как не раз круто расправлялся Андрей с иными из них. Лучше смирно сидеть в своих островерхих хоромах, да молчать, да волю княжескую исполнять, да ждать...
Никогда еще не строилось столько на Руси, как с весны 1158 года во Владимире и в Боголюбове.
Своих мастеров-камнесечцев и других умельцев нз хватало. И опять, как при Юрии Долгоруком, со всех концов земли Русской стеклись во Владимир разные артели — дружины. Явились каменщики, гончары, древоделы, кузнецы по железу и меди и те златокузнецы и литейщики, что умели украшать золотом ризы на иконах, что лили и чеканили сосуды церковные и оклады на книгах. Прибыли мастера и из других стран — от немцев, от кесаря Фридриха [Император Германский Фридрих I Барбаросса (1152 — 1190 гг.).], с дальнего Кавказа, с Царьграда.
Всех привечал Андрей, всем давал работу по их умению.
«По вере же его и по тщанию его к святой Богородице приведе ему Бог из всех земель все мастеры...» — повествует летописец.
И каждый мастер-умелец приносил вкусы, знания и сноровку своего города, своей страны.
По вечерам Андрей молился перед иконой богородицы, просил ее, чтобы помогла она ему в столь богоугодном деле. Отец его, занятый пирами и походами, вряд ли часто молился и посещал храмы. Андрей, напротив, был очень набожен. «Боголюбовым», «благоверным» много раз называют его летописцы.
Всех русских людей XII века — князей, бояр, монахов, посадских, хлебопашцев — можно назвать «простодушно верующими». Иных убеждений тогда и не знали.
Если же кто осмеливался высказывать протест против религии, то он его облекал в религиозную форму, создавал свою «ересь». Такого еретика беспощадно казнили.
Были и немногие высшие священнослужители, явившиеся из Царьграда, коих назначал на Русь епископами и митрополитами верховный глава всей православной церкви — Византийский патриарх. Были и образованные попы вроде Микулы и Нестора. Все они хорошо усвоили, сколько выгод приносит и церкви, и им самим простодушная вера русских людей.
А народ верил не только в бога и в богородицу. Русские люди считали, что вокруг них живут, помогают или, наоборот, вредят им божества дедов и прадедов — Перун, Сварог, Белее, Даждь-бог, Стрибог, русалки-берегини. Эти прежние божества простому народу были и ближе и понятнее, чем далекий христианский бог, живущий на облаках.
Летописи, составлявшиеся монахами, постоянно упоминают бога, богородицу, Христа, разных святых. Но в истинно народном «Слове о полку Игореве» имена древних богов названы десятки раз, а богородица только однажды и то лишь в самых последних строках.
По городам и селениям строились церкви, много церквей. Летописи, говоря о нередких в те времена пожарах, обязательно упоминают о сгоревших церквах — двадцать, тридцать сгорело, а то и больше.
Конечно, все они были деревянные, иногда богато украшенные резьбой, но чаще отличные от избушек разве только маленькой главкой с крестом.
А духовенство стремилось показать, сколь велик и могуч был христианский бог в сравнении с божествами древними. И строились храмы белокаменные, красивые, пышные, поражающие воображение, высоко поднимающие вверх свои золотые или серебряные главы.
Власть церковная и власть княжеская при Андрее впервые на Руси соединились в крепком союзе. Служители церкви — Микула, Нестор и другие — распространяли рассказы о чудесах Владимирской иконы и ежечасно славили имя Андрея.
«Богородица любит нашего князя», — нередко повторяли они простолюдинам. А набожному и одновременно властолюбивому князю они беспрестанно твердили: «Строй, украшай храмы. И вкусишь ты вечное блаженство на небесах, а на земле славу».
Да, на земле славу Андрей стяжал. До наших дней дошло немногое из того великолепия, что строили безвестные зодчие по его велению. Любуясь этой уцелевшей белокаменной красотой, мы называем также имя князя, кто поручал зодчим строить, как сказано в летописи, «в память собе».
Откуда пошло село Любец?
Старики крестьяне все помнят, все знают, что передали им когда-то их деды, а тем, в свою очередь, их деды. Так вьется и не обрывается веревочка древних преданий за многие столетия, за многие поколения.
Имя князя Андрея Боголюбского до сих пор живет в памяти народной. По крайней мере, десяток мест на Владимирщине — озера, села, леса, клязьминские старицы и излучины — молва народная связывает с Андреем.
Вот одно предание.
Жил некогда на берегу Клязьмы, на опушке дремучего леса, зверолов Епифанко с семьей. Доставлял он ко двору Юрия Долгорукого и сына его Андрея шкуры медведей, бобров, соболей, куниц.
Однажды зимним вечером в самый рождественский сочельник поднялась метель. Сидел Епифанко в своей избушке и рассказывал внукам сказки. За малым окном выл ветер, а в избушке было тепло, лучинка на светце потрескивала.
Вдруг послышался конский храп и чей-то голос:
— Эй, отворяй!