Сказание о блэквимах. Огненный блэквим
Шрифт:
– А что касается «фокуса», то всё это только плод твоего богатого воображения. Вероятно, ты сильно ударилась, когда поскользнулась.
– Эй, Коля, я ударилась локтем и коленкой, но не головой! Я видела огонь в твоей руке, видела, слышишь! И когда-нибудь я раскрою твой секрет! – злобно крикнула я ему вслед, но Виталик ускорил шаг, проигнорировав мои слова.
– Что от тебя хотела девчонка? – насторожённо спросила мать, как только Виталик подбежал к ней, и как-то нехорошо посмотрела в мою сторону. Взгляд её бледно-васильковых глаз, столь же необычных, как и у замершего рядом сына, был суровым и строгим.
– Всё в порядке, мам! Она просто поблагодарила меня
Его мать отвернулась от меня. К остановке подъехал старенький пыхтящий «Икарус». Они поспешили скрыться в тесном салоне. Двери с визгом захлопнулись, и вскоре автобус уехал, покинув опустевшую остановку.
Тот случай долгое время не давал мне покоя, и я всячески пыталась выяснить, как Ярилов смог управлять огнём. Но, наблюдая за ним, убедилась лишь в том, какой он всё-таки неудачник: слабый, плохо успевающий в учёбе, вечно неряшливый. Просто ужас… В итоге весь интерес к Виталику прошёл, осталась только обида. Тем не менее в новом учебном году его перевели в наш класс. Да ещё и посадили за парту позади меня. Таким образом мальчик в зелёной бандане с необычным для человека цветом глаз стал моим одноклассником.
Глава 3. Неужели Ярилов – блэквим?
Первое апреля – известный всем День смеха. Однако эту дату весной 2006 года я едва ли могу назвать забавной, ведь она стала одной из решающих в моей жизни. Это был день, заставивший двенадцатилетнюю девочку посмотреть на многие вещи другими глазами, и миг, позволивший пересечься на долгие годы судьбам двоих.
Как сейчас помню весёлую мелодию, которая ещё в 2003 году заменила старый добрый школьный звонок. Мы с нетерпением ждали её во время занятий и надеялись услышать как можно позже на переменах. Но звонок был бодр и исправен: он звучал в срок, заставляя учащихся средней школы № 21 расходиться по классам. Столовая и коридоры быстро пустели, погружаясь в тишину.
У нас вторым уроком, как обычно по субботам, – школа считала необходимой закалкой для светлого будущего учёбу шесть дней в неделю – была литература. Учительница запаздывала, поэтому неудивительно, что ребятня из пятого «Б» решила заняться своими делами. Громкие голоса, звонкий смех по поводу и всё больше без – типичное явление для нашего класса. Я была убеждена в том, что этот гул слышен даже на первом этаже, учитывая, что кабинет литературы находился на втором, недалеко от лестничной площадки. Чьи-то шустрые пальцы ловко сжимали кнопки потёртой игровой консоли, пока их юный владелец увлечённо вглядывался в небольшой экран, где синий антропоморфный ёжик прыгал по трамплинам, побеждая врагов и собирая кольца. Чуть ли не половина класса играла в «мафию». Пять-шесть человек просто болтали, пытаясь занять время, но только усиливали шум, а Миша Алоян – наш отчаянный староста – пытался всех успокоить, но, как всегда, безрезультатно. Я же молчаливо сидела, сложив руки на парте, и жевала жвачку.
Двенадцать мне исполнилось в феврале, и я по-прежнему оставалась среднего роста. Мои длинные коричневато-рыжие кудри пришлось постричь неделю назад. Виной всему стали шесть пластинок вишнёвой жвачки, что Лена и Оля, с которыми я перестала водиться ещё в четвёртом классе, влепили мне в волосы. Новая стрижка, скромное каре, к особой злости виновниц происшествия, ничем не портила внешнего вида. А школьная форма – слегка облегающий фигуру клетчатый сарафан из полушерстяной ткани – смотрелась на мне, словно была сшита на заказ, хотя мама приобрела её для меня в секонд-хенде.
Начало дня было не слишком удачным: утром я чуть не проспала, забыла тетрадь с домашней работой по математике, моя лучшая подруга Люба Камышева опять не пришла в школу. И, ко всему прочему, я плохо выучила стихотворение, заданное по литературе.
Дверная ручка резко дёрнулась и жалобно взвыла, так нажимать на неё – с инквизиторской суровостью – в нашей школе мог лишь один человек – Каледина Акулина Анатольевна. Эта невысокая, в меру упитанная женщина пятидесяти шести лет была учительницей литературы, классным руководителем пятого «Б» и заместителем директора по учебно-воспитательной работе. В школе каждый знал не понаслышке её суровый нрав, а всевидящего взора голубых очей Акулины Анатольевны страшились даже старшеклассники. Не успела она войти, как в помещении воцарилась гробовая тишина, а ученики вскочили по стойке смирно подобно солдатикам.
– Пятый «Б»! – дети содрогнулись от её грозного голоса. – Вас слышно даже с улицы! Можете забыть о поездке в зоопарк!
Класс испуганно смотрел на эту властную женщину, не зная, что ответить в своё оправдание. Но Каледина никогда не ждала мольбы о пощаде.
– Алоян, вы ответственный за дисциплину! Я начинаю сомневаться в том, что назначение вас старостой было правильным решением! – наша классная предпочитала обращаться к ученикам на «вы».
– Акулина Анатольевна, я п-приношу и-искренние и-извинения от всего нашего класса… – заикаясь, пролепетал староста.
– На моих уроках тишина и порядок – так было и будет всегда. А от своего класса я требую дисциплины вдвойне! – зарычала учительница, пропустив робкие оправдания Алояна мимо ушей. Окинув пронзительным взором весь класс, сердитая женщина села за стол.
– Садитесь. Проведём перекличку, затем я начну спрашивать стихотворение, которое вы должны были выучить наизусть.
Открыв классный журнал – опрятную тетрадь в тёмно-синем переплёте, она принялась отмечать присутствующих. – Абрамова, – подавляющим тоном промолвила Акулина Анатольевна, не отрывая от государственного документа глаз.
– Здесь, – мгновенно отозвалась девчушка с весёлыми косичками, которые подскочили в воздух вслед за хозяйкой.
– Алоян, – продолжала Каледина, а ребята старались не смотреть на её короткую шевелюру, крашенную в лиловый цвет. Староста поднял руку и, открыв учебник, принялся повторять стихотворение, ощущая, как лоб покрывает испарина. А я продолжала жевать жвачку и глядеть в окно со скучающим выражением на лице. Сонно всматриваясь в переплетение ветвей, я заметила странную птичку, замершую по ту сторону стекла. Крохотуля с зелёным пятнышком на правом крыле. Она как будто бы уловила мой взгляд и, сверкнув черными горошинами-глазками, улетела.
– Воробьёва! – голос учительницы заставил моё сердце ёкнуть, а меня живо проглотить жвачку, чудом не подавившись. Резко вскочив с места, я проголосила с не меньшим вызовом:
– Полина Воробьёва здесь!
Класс заполнился глухим хихиканьем, но вскоре все вновь затихли, смирённые одним взором Акулины Анатольевны, после чего Каледина вспомнила обо мне.
– Повторяйте стих, Воробьёва, я начну спрашивать с вас!
Вернувшись за парту, вместо того чтобы принять во внимание предупреждение учительницы и повторять стихотворение, я продолжила лениво смотреть по сторонам. Мне хотелось приключений, таких, чтобы аж дух захватывало! А не заучивать занудные строки. К тому же тогда я не понимала, сколько сил и терпения затратил на каждую строфу поэт.