Сказание о Распрях
Шрифт:
Тогда выхватил Лютояр меч из ножен своих и рявкнул:
— Не смей, владыка, говорить так о семье моей! Я не знаю, отчего не искал меня отец мой, но воспитан я был в строгости другими и, наверное, более достойными людьми; но судить его могу я и только я, и спрашивать буду тоже я!
— Что ж; я увидел всё, что хотел увидеть и услышал всё, что хотел услышать. — Смягчился кронинг. — Не узрел я в тебе гордыни сверх меры, и добрый ты малый; надеюсь, ты будешь лучшим правителем, нежели Древомир сейчас. Ибо утомлён я беспорядками и неопределённостью. Да, не скрою: мы не самые бравые, как тезориане, и не такие благородные, как соседи наши стерландцы; однако если и грабят где мои люди, то границ не нарушают, и грабят только вконец обнаглевших купцов, которые сделали состояние на наивности людской. Посмотри на мои хоромы, Годомир, сын Древомира — видишь ли ты здесь хоть
— Каково же твоё последнее слово, государь? — Спросила молчавшая всё это время Хельга у Робина, не смея посмотреть тому в глаза.
— Мне тяжко свыкнуться с мыслью, что моих верных друзей больше нет. — С печалью в голосе выговорил кронинг. — Должна была ты отступить, а не демонстрировать напоказ свою доблесть, ибо ты — здесь, а они — там. — Указал владыка пальцем в небо.
— Я, я оставил часть своих людей в Брисеаде и Лиддаудансе! — Воскликнул Годомир. — Полагаю, эти скоты долго теперь не сунутся к вам.
Как же он ошибался…
Глава X. Чужой
— Выходит, ты просишь за неё? — Вяло усмехнулся Робин. — А кто она тебе?
— Она мне дорога, и больше я не скажу ни слова. — Упрямился Годомир, точно овен.
И распахнула Хельга широко свои глаза, но подавила в себе всякое лишнее движение, дабы не огреть Лютояра.
— То, что ты, словно вассал, пожертвовал своих воинов на охрану моих владений — это, конечно, похвально. — Довольно лепетал кронинг. — Бесспорно, безусловно это есть хорошо; мы выиграли эту битву, мы выиграли время. Только вот надолго ли? Вот в чём вопрос. Сейчас зима, и почти все мои люди, коих и так мало, заняты охотой на севере, ибо надо что-то есть, чем-то кормить свои семьи. Это летом мы совершаем набеги на караваны, но в это время года они не торопятся вести дела; берегут коней и дромадэров. Что же до тебя, Хельга Воительница, — Обратился он к Рыжей. — Я прощаю тебе твою провинность за былые заслуги твои, и выделю тебе в отряд новых рыцарей. Только не кичься больше отвагою своей и береги свой гарнизон; твоя храбрость уже сгубила четырнадцать душ. Так что если необходимо будет отступать — отступай; уводи людей подальше, вглубь, и стреляй из засады.
— Кстати, о времени года. — Нашёлся Годомир. — Не кажется ли оно вам всем несколько странным? По мне, так давно уже должна быть весна!
— Ты прав: действительно странно. — Кивнул Робин. — Непогода давно царит в этих краях.
И разминулись пути Хельги и Годомира опять: переплыв Врата смерти, скакали они вместе до самого Брисеада. И осталась там Рыжая вместе со своими новыми наёмными лучниками, а Лютояр, встретив своих, направился в Хладь.
И ступив в земли хладские, узнал юноша от второй половины своей дружины, что умер отец его Древомир, и лет его жизни было шестьдесят, и княжит там нынче Вранолис Сребролюб, брат годомиров. Но по-прежнему никто не догадывался, чем занимался последний в свободное от царских дел время. И бродил некромант ночами, и вынимал из тел их души, и опустели некоторые избы, и не знали хладичи, что и думать. А ещё сообщили Лютояру витязи, что изгнал его из Хлади Сребролюб, и отряд его признал необязательным. И под страхом казни смертной запретил Вранолис привечать народу Годомира. И напуган был народ до смерти, и не противился указу.
— Вот, помазан лицемер на кронство. — Обратился Лютояр к своим. — Изгнал меня из моей же страны. Пойду и устроюсь наёмником к свэикам, авось скоротаю так времечко своё.
И благодарен был богатырям своим за верность и преданность их, ибо не схватили и не убили, разумея недоброе. И просились истошно они к Годомиру, дабы взял он их с собой, но еле уговорил, что опасное это дело.
— Неизвестно, примут ли на службу хотя бы меня. Вы же да останьтесь тут и будьте соглядатаями против брата моего. Записывайте, аки летописцы, все злодеяния его, и храните письмена в тайне. Я же не окреп ещё настолько, чтобы бороться за царствие своё, ибо наверняка на стороне Вранолиса вся знать, и разубеждать их нет смысла, ибо думают они животом, а не головой, и привыкли к жизни красивой. Мне стоило глянуть на это один раз, чтобы убедиться, ибо бывал я в новой столице.
Смерть же Древомира окончательно развязала Вранолису руки, и он, чтобы немного задобрить народ и расположить к себе, снизил подати и распустил часть
На всё добро опальных бояр отстроил новый кронинг Морозабад, заново переименовав в Златоград. И сделал его снова столицею, и открыл большую ярмарку, и кидал в народ монеты. И повёлся на это люд; и боготворили самоуправца, самодержца наивные, доверчивые хладичи, потому что устали от горестей и невзгод, напастей и бед. И радовались каждому мигу мнимого счастья. А ещё раздал Вранолис часть долгов Свэю и Сюшеру; и если последний просто насторожился, то первый ох как не рад был возвышению кронства, долгие двадцать лет бывшего в глубочайшем упадке.
Но потом словно подменили кронинга, и повелел он поклоняться золотому тельцу и своему собственному изображению, и ходил только по красному ковру. Либо не ходил вовсе, и тащили его либо на щите, либо на подобии носилок. И друидам не было от него покоя, ибо сам себе друид был юнец, и бледная его кожа стала ещё бледней, чем прежде. А когда все усыпали, преображался новоявленный владыка в некроманта, облачаясь в лохмотья, и снова растворялся в темноте, творя на погосте беззаконие великое, воскрешая убийц, воров и насильников из их могил; и плодилась нежить, и умножалась.
Но деяния некроманта были жалким подобием того, что вытворяла черноокая Рагнильда, и проявит она себя ещё знатно…
И прибыл в Свэйское кронство Годомир, и имени своего не раскрыл. И обладая талантами, был несколько месяцев наёмником сначала в Снээте (что значит «снежный»), а затем и в Варвиккене. И расположил к себе людей весьма, и призвал его ко двору Вотрикса сам кронинг.
Изначально был Вотрикс одним из семи замков-поселений нордов, когда основали они кронство в этих краях; и благородным домом нордов-свэиков он и остался, став столицею их уже давно. И по прибытии Лютояра был это внушительных размеров старинный замок, что расположился у северо-западной губы глубокого Рунического моря. И символом города был синий щит с белыми снежинками на нём. И самой снежной из всех столиц нордов являлся Вотрикс — снегопад идёт здесь постоянно; да так, что рыхлые пушистые сугробы с головой накрывают сам величественный замок и все близлежащие поселения. Однако зима здесь мягкая и тёплая; температура воздуха никогда не падает ниже десяти градусов (даже несмотря на холодные течения). И люди очень любят такую погоду, так как после того, как сугроб накроет дом, становится тепло, ведь ветра и холод уже не проникают. Как дети, так и взрослые с удовольствием и превеликим счастьем играют в снежки, ловят снежинки и сооружают снежных чудищ. И наблюдал за этим Годомир, и улыбался.
И нёс свою службу Лютояр исправно, хотя не понравилось ему заготавливать жир в Варвиккене, ибо жаль ему было моржей и китов. И хотел приблизить юношу ко двору своему свэйский кронинг (имя которому Лойгис), не зная, кто есть Годомир, но тот на правах вольного наёмника отправился пытать опыта и счастья в другом краю, и путь его лежал в соседнюю Сиберию, которую свэики также звали Вюрценландией.
И прибыл в Клоггенбор, и находился там, пока не очутился севернее, в Ойгире (что значит «лёд»). И внимательно следил Годомир за тем, как живут его сородичи, другие норды; ведь помнил он о том, что единым народом когда-то все они были, и даже в отцовой библиотеке он обнаружил книгу «Отплытие Эйнара», где стихами был изложен исход охотника и мореплавателя из Нордики.
И по прошествии некоторого времени отправился Годомир в саму Нордландию, дабы узреть прародину свою, общий дом всех нордов. И отплыв на торговом кнорре, сошёл на берег. И трудился караульным в Амеланде, а потом направился в селение Фиргефин-на-Ланна. И мёрз порою парень, потому что ледяным панцирем скован был остров, но упрямство родилось вперёд самого Лютояра, и разогревался он трудом всяким, не покладая рук. И сделал дух добрый так, что по-прежнему никто не задавал Годомиру неловких вопросов, ведь был он им чужой. И не спрашивали, почему он здесь, и для чего, и отчего немногословен иногда.