Сказание о великомучениках тихвиенских
Шрифт:
Однако на берегах озер этих не было никого из тусовки нашей, согласно с тем, что сказано в Писании: "земля же была безвидна и ПУСТА, и Дух Божий носился над водою".
Но не стал унывать тусовщик этот, исполненный веры и прочих добродетелей, переночевал, где Бог послал, а наутро уныло потащился на вокзал, чтобы в обломанном состоянии отбыть в Санкт-Петербург. Но не бросает Господь тех, кто явил истинную добродетель, и послал навстречу великомученику этому иных великомучеников, дабы встретились они случайно на вокзале, и увидели друг друга, и велика была их взаимная радость. Облом сменился ликованием, и потащили обретенного
Так явлено было еще одно чудо в добавление ко всем прочим чудесам, в Тихвиене просиявшим.
Итак настал день бесславья нашего, когда мы, ежеминутно спотыкаясь о каких-то корреспондентов, которые были утомительны тем, что сами не ведали, чего им от нас надобно, добрались-таки до дворца культуры и с размаху влетели в стальные клещи рук дамы-терминатора.
Празднество разворачивалось на ступенях, огороженных заранее веревочкой; по углам же ристалища этого фиглярского были расставлены, подобно башням сторожевым на стенах замка, несколько фигур местного ОМОНа. Зрители тихвиенские собрались, как и положено толпе, внизу, под ступеньками, где теснились и колыхались во множестве, ибо погода стояла хорошая.
Перед толпою же, принимая различные причудливые позы для более изысканного ракурса, кочевряжился оператор тихвиенского телевидения. Над оператором же высилась суровая писательница Семенова с видеокамерой, являя сходство с непоколебимой скалою (ею подобное положение обыкновенно комментируется впоследствии как "я тряслась от хохота").
Весь этот концерт был затеян, как явствовало из различных афиш, в поддержку Бориса Ельцина, а рыцарский турнир и состязания менестрелей, обещанные дамой Вероникой в парке Ленина, были местным комитетом по борьбе с молодежью превращены в очередной концертный номер большого общегородского мероприятия.
Словом, влипли мы.
Путешествие по этому предивному заповеднику совка доставляло наиболее извращенным персонажам изысканное эстетическое наслаждение. Полированные столы, еще не остывшее место на стене, где некогда висел портрет Ленина, детсадовские стульчики, фельдфебельская выправка дамы-терминатора - о!
Да и само мероприятие... о!
Нас загнали в вестибюль, откуда по одному выпускали на помост. (Не хватало только плахи, а жаль).
В разгар безобразия прискакал хоббит Ноб и сказал мне взволнованно, что видел боковой ход. Можно просочиться и смотреть на действо из толпы.
Мне хотелось уйти из холла, поскольку там отирались обосранный мною с головы до ног "представитель власти" (по меткому выражению писательницы Семеновой, "недобитый комсомольский клоп") и иные недобитки.
Дама-терминатор, просматривая список участников (нас заставили продиктовать имена и названия "номера"), разволновалась. "Графа Аннотара с песней ДРАКАР" она кое-как прожевала. Дуэт "Сумасшедшая леди Милдред и ее Тень" кое-как проглотила. Но когда дошла до "Линда Угнеле с танцем РАССКАЗ КОРОЛЯ-ОНДАТРЫ О РЫБНОЙ ЛОВЛЕ В ПЯТНИЦУ", у нее будто кость поперек горла встала - это было уже чересчур.
Терминатор подрулил к нам и спросил, что имеется в виду. Линда Угнеле, она же Таллэ, вся в белых шелках, показала ей кассету. К несчастью, на кассете было обозначено время звучания песни - 9 минут.
Что-о? Вы собираетесь ["гнать эту
Ну да, а что?
Терминатор сказал, что это слишком долго. Терминатор сказал, что законы сцены. Терминатор сказал, что не допустит, ибо. Терминатор сказал, что ни в какие рамки не, поскольку. И вообще публика устанет. Не нужны народу нездоровые сенсации - см. выше, ниже и сбоку.
Валар же кипятился и стонал по совершенно иному поводу. Причиной для стона Валара были прекрасные дамы. Ибо, как метко заметил Протасик, "наши ха-ха рыцари и ваши ха-ха прекрасные дамы".
Дамы были тихвиенские. Это были рослые девицы, облаченные в невиданные одежды. Невиданные никем и никогда. Ни в одну эпоху и ни в одной стране. И даже на наиболее извращенных игрушках никто не носил того, что они надели на себя.
Большинство облачилось в отставные свадебные туалеты. Иные были в каких-то турнюрах, однако в силу сугубой рослости прекрасных дам шлейф, вместо того, чтобы волочиться по полу и подметать ступени (как положено любому уважающему себя шлейфу, что вызывало гневные инсинуации средневековых проповедников, о чем здесь нет времени рассказывать), свисал наподобие свиного хвостика и бился о каблуки такого размера, что мадам Помпадур - изобретательница каблуков - в гробу переворачивалась с громким мучительным стоном.
Другая же дама была в зеленом туалете с поперечными (наподобие тельняшки) оранжевыми полосами.
Дама же, которую Валару велено было наименовать прекраснейшей и объявить королевой турнира, наградив жуткими искусственными розочками, имела лик придворной молочницы (в лучшем случае) - или придворной коровы, кому что нравится - а чтобы Валар не ошибся в выборе, была наделена стоячим воротником а-ля Кащей Бессмертный в советской экранизации. (Таллэ: "А блестки у нее на рукавах были приклеены клеем БФ-6").
Вот по этому-то поводу и стонал Валар.
И придумали великомученики новое развлечение, стремясь включить в число великомучеников также и прекрасных дам и потому подвергая их различным испытаниям. Так, покуда шло переодевание в двух различных гримерках, полюбили великомученики ненароком заглядывать в гримерку прекрасных дам и задавать им различные идиотские вопросы. И еще искренне полюбили великомученики тихвиенские бегать по коридорам за шествующими взад и вперед прекрасными дамами и кричать им в спину:
– Простите, это не вы - дама Валара?..
Но не хотели прекрасные дамы венца великомученического и потому огрызались всячески.
И вот объявил распорядитель праздника, что выступают ныне перед почтеннейшей публикой "гости из Санкт-Петербурга", после чего на помост выпустили прекрасных дам. Заиграла музыка из "Лебединого озера", вызывая воспоминание о путче номер один. Дамы одна за другой выходили и, вихляя бедрами, принимались бродить по кругу.
Плачевно заблуждался Валар, когда сравнивал их облик с обликом провинциальных девиц на выданье, какие во множестве гнездятся в пьесах Островского. Подобные картины характерны для провинциального борделя средней руки. Впрочем, поскольку автор данного жития никогда не бывал в провинциальном борделе средней руки, то и в эту характеристику, возможно, закралась ошибка.