Сказания Земноморья
Шрифт:
– Ах вот как… – Роза немного помолчала. – Но я не понимаю, почему же все-таки ты убежал.
Они давно уже расцепили руки и сидели, не касаясь друг друга.
– Неужели ты не понимаешь? – Он был в отчаянии от того, что она этого не понимает, что он и сам до сих пор еще этого как следует не понял. – Волшебник не может иметь ничего общего с женщинами! С ведьмами. Со всем этим.
– Да, я знаю. Это недостойно настоящего волшебника.
– Не просто недостойно…
– Но ведь я права! Спорить готова, что тебе пришлось выкинуть из головы все заклятия, которым я тебя научила. Верно?
–
– Нет. Дело в том, что это не Высокое Искусство. И не Язык Созидания. Волшебник не должен поганить свои уста обычными заклинаниями. «Слабый, как женские чары, опасный, как женские чары!» Ты думаешь, я этого не знаю? Так с какой же стати ты сюда вернулся?
– Чтобы увидеть тебя.
– Зачем?
– А ты как думаешь?
– Ты ни разу даже весточки мне не прислал, ни разу не принял моих посланий! У тебя для меня просто времени не было! Ты как стеной от меня отгородился, а я, по-твоему, должна была ждать, пока тебе не надоест играть в волшебника? Ну так вот: ждать мне надоело! – Ее всю трясло, но говорила она почти шепотом.
– Тут кто-то еще замешан, да? – спросил Диамант, не веря, что Темная Роза способна стать его врагом. – За тобой кто-то другой ухаживает?
– Не твое дело, даже если и ухаживает! Ты же ушел от меня, отвернулся! Еще бы! Волшебники же не имеют ничего общего с ведьмами, с тем, чем занимаюсь я, чем занимается моя мать. Ну так и я не желаю иметь ничего общего с волшебниками. Убирайся!
Умирая от голода, исполненный отчаяния, совершенно не понятый, Диамант попытался было снова обнять ее, заставить ее тело понять, как исстрадалось его тело; ему хотелось прижать ее к себе так же нежно и крепко, как в первое мгновение их встречи, которое, казалось, заключало в себе суть всей их жизни и любви. Но обнаружил вдруг, что отлетел от нее шага на два, руки его будто стянуты путами, в ушах звон, а голова идет кругом. Глаза Розы метали молнии, а от пальцев полетели искры, когда она стиснула их в кулаки.
– Никогда больше этого не делай, – прошипела она.
– Не бойся, больше я никогда этого не сделаю! – сказал Диамант, резко повернулся и бросился вон. Былинка сухого шалфея запуталась у него в волосах, но он этого так и не заметил.
Он провел ночь на их старом месте в ивняке, все еще надеясь, что она придет, но она не пришла, и он уснул, сраженный чудовищной усталостью. И проснулся от холода с первыми проблесками рассвета. Он сел и крепко задумался. Вся его жизнь виделась ему теперь иначе в этом холодном утреннем свете. Потом он спустился к реке, в водах которой был наречен именем, напился, вымыл руки и лицо, привел себя по возможности в порядок и стал подниматься в город, на самый верх, где стоял красивый дом его отца.
После того как отзвучали первые радостные приветствия и разомкнулись первые горячие объятия, мать и слуги усадили его завтракать. Так что в желудке его уже было достаточно горячей еды, а в сердце – холодного мужества, когда он встретился с отцом, который с утра провожал возы с лесом в Великий порт.
– Ну что ж, сынок! – Они обнялись, коснулись друг друга щеками. – Значит, Мастер Хемлок отпустил тебя на каникулы?
– Нет, господин мой. Я ушел сам.
Голден долго смотрел на него, потом наполнил свою тарелку едой и сел за стол.
– Ушел? – переспросил он.
– Да. Я больше не хочу быть волшебником.
– Хм?.. – Голден продолжал жевать. – Так ты, значит, решил уйти от Мастера Хемлока? Бросить занятия? А разрешение у него ты получил?
– Нет, я решил уйти сам. И никакого разрешения он мне не давал.
Отец продолжал медленно-медленно жевать, не поднимая глаз от стола. Диамант уже видел однажды на его лице такое же выражение – тогда один из лесников сообщил ему о страшной болезни, поразившей каштановые рощи; и потом еще раз – когда Голден обнаружил, что продавец мулов здорово его надул.
– Хемлок хотел, чтобы я отправился в Школу Волшебников на остров Рок и учился там у Мастера Заклинателя. Он даже собирался писать рекомендательное письмо. Но я все-таки решил не ездить.
Голден еще некоторое время молчал, по-прежнему глядя к себе в тарелку, потом спросил:
– Почему?
– Это совсем не то, чему я хотел бы посвятить свою жизнь.
Снова повисло тягостное молчание. Голден глянул на жену, которая стояла у окна, прислушиваясь к наступившей в комнате тишине, и перевел глаза на сына. Постепенно выражение лица его менялось: странная смесь гнева, разочарования, смущения и уважения уступала место пониманию, сочувствию; он чуть было не подмигнул сыну.
– Ясно, – промолвил он. – И что же, по-твоему, тебе нужно в жизни?
Диамант ответил не сразу. И голос его был ровен, когда он наконец сказал, не глядя, однако, ни на мать, ни на отца:
– Вот это все. То, что меня здесь окружает.
– Ха! – воскликнул Голден. – Ну что ж, я, честно признаться, очень этому рад, сынок! – И он в один присест проглотил пирожок со свининой. – Стать волшебником, отправиться на остров Рок – все это, конечно, заманчиво, но никогда не казалось мне настоящим занятием для взрослого мужчины. А уж если совсем начистоту, то, если бы ты там остался, у меня бы просто руки опустились. Для чего все это было бы тогда нужно? Мое дело, которому я посвятил всю жизнь? Нажитое богатство? Ведь если ты действительно останешься, наше дело будет развиваться, понимаешь? Развиваться! Да… Но, послушай, неужели ты сбежал от Хемлока? Он вообще-то знал, что ты собираешься уехать?
– Нет. Но я ему обязательно напишу. – Все это Диамант сказал своим новым, РОВНЫМ голосом.
– И он не рассердится? Говорят, волшебников ничего не стоит рассердить. Уж больно они гордые.
– Он и так уже наверняка сердится, – сказал Диамант, – но мне он ничего дурного не сделает.
Так оно и оказалось. К тому же Мастер Хемлок, страшно удивив Голдена, вернул ему ровно две пятых той суммы, которую получил в уплату за обучение Диаманта. В том же пакете – его передал Голдену один из возчиков, возивших доски для обшивки кораблей в Южный порт, – было письмо, адресованное Диаманту. В этом письме было всего несколько слов: «Истинное искусство требует честного и преданного сердца». Вместо имени адресата на конверте была изображена ардическая руна «ива», а вместо подписи – руна «хемлок», у которой два значения: «болиголов» и «страдание».