Сказания Земноморья
Шрифт:
Быстро темнело. С юга надвигался туман, скрывая небеса, и лишь над неясно видимой вершиной темной громады Анданден звезды светили действительно ярко. В тростниках тихо и уныло посвистывал ветер.
Путник, остановившись на перекрестке, тоже свистнул ветру в ответ.
И вдруг на одной из троп шевельнулось что-то большое, черное, но, благодаря своей величине, различимое даже в темноте.
– Это ты, моя дорогая? – спросил путник. Он говорил на древнем языке, Языке Созидания. – Улла, Улла, иди ко мне! – позвал он кого-то, и молодая нетель нерешительно сделала шаг или два в его
Ему повезло: он действительно встретил одну из деревенских коров, а не бродячую, которых здесь тоже было немало и которые способны были бы только завести его еще глубже в болото. Дело в том, что молоденькая Улла просто очень любила прыгать через ограду и уходить на просторный луг. Однако, немного побродив на свободе, она всегда вспоминала о милом хлеве и о матери, от которой ей все еще перепадало порой немного молока; так что теперь она охотно повела путника в деревню. Она шла медленно, но целеустремленно по одной из едва заметных тропок, и он послушно следовал за ней, время от времени обнимая ее и поглаживая по крупу – когда позволяла ширина тропы. Когда корова переходила вброд какой-нибудь ручей, он хватался за ее хвост. Вскарабкавшись на невысокий скользкий глинистый бережок, Улла встряхивалась и старалась высвободить свой хвост, но все же всегда ждала, пока человек, оказавшийся еще более неуклюжим, чем она сама, не взберется на берег. Потом она снова неторопливо пускалась в путь, а он все жался к ее теплому боку, ибо промокал насквозь почти в каждом встречном ручье и весь дрожал от холода.
– Му-у, – сказала вдруг негромко его провожатая, и путник увидел скрытый пеленой тумана небольшой желтый прямоугольник освещенного окна чуть ли не рядом с собой, слева.
– Спасибо тебе, Улла! – сказал он, открывая для нее ворота, и молодая корова пошла здороваться с матерью, а человек побрел через темный двор к дверям дома и постучался.
Постучаться должен был Берри, однако, услышав стук в дверь, она была почти уверена, что никакой это не Берри, но все же крикнула:
– Да входи же, дурачок! – Но стук раздался снова, и она отложила свое рукоделье и подошла к двери. – Ты что, настолько пьян, что собственную дверь открыть не можешь? – проворчала она, отворила дверь и увидела незнакомца.
Сперва она решила, что это сам король, или какой-то знатный лорд, или великий Махарион из героических песен – такой он был высокий, стройный, красивый. Потом передумала: незнакомец был больше похож на нищего – жалкий, в грязной одежде, дрожащий от холода…
– Я сбился с пути, – сказал он. – Это ведь какая-то деревня, да? – Голос у него был грубый, охрипший, голос нищего бродяги, но вот выговор совсем иной.
– Деревня в полумиле отсюда, – сказала Гифт.
– А гостиница там есть?
– Нет. Гостиница
– Спасибо, я бы с удовольствием здесь остался, – сказал он вежливо. Ну точно, принц! А сам-то едва на ногах стоит, даже за дверной косяк цепляется, чтобы не упасть, и зубы так и стучат!
– Ты башмаки-то сними, господин мой, – сказала Гифт. – Вон они у тебя насквозь промокли, вода так и чавкает! А потом в дом проходи. – Она отступила в сторонку, давая ему пройти, и предложила: – Да ты к огню поближе устраивайся, – она буквально заставила его сесть на место Брена рядом с очагом. – Ты поленья-то кочергой повороши, огонь и разгорится. А супу не хочешь? Еще горячий.
– Спасибо, хозяюшка, с удовольствием, – пробормотал он, скорчившись у огня. Она принесла ему чашку бульона, и он выпил его, хотя и довольно осторожно, словно давно отвык от горячего.
– Ты из-за горы, господин мой?
Он кивнул.
– А сюда зачем пришел?
– По необходимости, – туманно ответил он. Дрожь у него начинала понемногу проходить. Но на его босые ноги было жалко смотреть – все исцарапанные, изодранные, распухшие. Ей хотелось сказать, чтобы он придвинул ноги как можно ближе к огню, но она не осмелилась. Кто бы он ни был, он явно стал нищим не по собственной воле.
– Немногие приходят сюда, на Верхние Болота, по своим-то делам, – сказала она. – Разве что коробейники забредают. Да и то в зимнее время редко.
Он допил бульон, и Гифт унесла чашку. А потом снова уселась на прежнее место, на табуретку справа от очага, поближе к масляному светильнику, и снова взяла в руки шитье.
– Ты хорошенько погрейся, господин мой, а потом я покажу тебе, где можно лечь, – сказала она. – В той комнате очага-то нет. А что за погода на перевале? Говорят, там уж и снег выпадал?
– Да так, отдельные хлопья кружились, – кивнул он. Теперь, в свете лампы и очага, Гифт хорошо его рассмотрела. Оказалось, что он не так уж и молод, худой и не очень высокий, но лицо у него было действительно красивое, тонкое, хотя, на ее взгляд, чего-то в нем не хватало. А может, взгляд у него был какой-то… неправильный? В общем, подумала она, выглядит он, пожалуй, как конченый человек. Или сломленный.
– Так все-таки, зачем ты на Верхние Болота пожаловал? – снова спросила она. Она имела право это спросить, поскольку пустила его в свой дом и оставила ночевать, и все же ей было неловко, что она так пристает к нему с этим вопросом.
– Мне сказали, что тут у скота ящур. – Теперь, когда он стряхнул с себя путы холода, голос его звучал просто изумительно: как у сказителей, когда они рассказывают всякие истории о героях древности или о повелителях драконов. Так, может, он сказитель или певец? Да нет, он же о ящуре говорил!
– Да, болеет скот, сильно болеет!
– Что ж, возможно, я сумею помочь вашим животным.
– Так ты лекарь, господин мой?
Он кивнул.
– Ой, вот уж в деревне обрадуются! Ящур-то у нас прямо-таки косит скот.