Сказания Земноморья
Шрифт:
– Торион был лучшим среди нас – смелое сердце, благородная душа! – Травник говорил чуть ли не с гневом. – Ястреб любил его. Да и все мы его любили…
– Но он попал в ловушку к собственной совести, – промолвил Ономатет, – которая твердила ему, что только он один способен все устроить правильно, как надо. И ради этого он решил отказаться от смерти и вернуть себя к жизни. А теперь он отказывается и от жизни.
– Но кто выступит против него? – спросил Путеводитель. – Я могу лишь скрываться в своих лесах.
– А я – в своей Башне, – сказал Ономатет. – А Травник и Привратник – точно заложники в Большом Доме. Внутри тех самых стен, которые мы создавали, чтобы оградить
– Нас все-таки четверо, – заметил Путеводитель.
– А их пятеро! – сказал Травник.
– Неужели дошло уже до того, – ужаснулся Ономатет, – что мы стоим на опушке леса, выращенного Сегоем, и говорим о том, как нам уничтожить друг друга?!
– Да, – сказал Путеводитель, – увы, это так. То, что продолжается слишком долго, не претерпевая никаких изменений, обычно само себя изживает и разрушает. Этот лес вечен, потому что он умирает, давая жизнь новым деревьям. И я не позволю мертвой руке Ториона коснуться меня. Или короля, который принес нам надежду. Пророчество было произнесено моими устами, хотя воля моя в этом и не участвовала. Я сказал тогда: «Женщина с Гонта». И я не допущу, чтобы эти слова оказались позабыты!
– Раз так, не стоит ли нам отправиться на Гонт? – спросил Травник, которого не оставила равнодушным страстная речь Азвера. – Там все-таки Ястреб.
– Там еще и Тенар Кольца, – подхватил Азвер.
– И, может быть, там наша надежда, – сказал Ономатет.
Они постояли в молчании и неуверенности, пытаясь сохранить в своих душах только что родившуюся слабую надежду.
Ириан тоже молчала, однако теперь она испытывала, скорее, чувство стыда и собственной бесполезности и незначительности. Эти храбрые и мудрые люди стремились спасти то, что им дорого, но не знали, как это сделать, а она ничем не могла им помочь, ничего не могла им посоветовать, даже просто поучаствовать в обсуждении предстоящих действий и то не могла! Она тихонько отошла от них – они, впрочем, этого даже не заметили – и спустилась к реке в том месте, где Твилберн выбегает из леса, журча по россыпи некрупных камней. Вода в утреннем свете так и сверкала, напевая какую-то веселую песенку. Ириан хотелось плакать, хотя она никогда плакать не любила. Она стояла и смотрела на воду, и стыд в ее душе постепенно сменялся гневом.
Она решительно вернулась туда, где продолжали что-то обсуждать трое волшебников, и окликнула одного из них:
– Послушай, Азвер!
Он, изумленный, обернулся и сделал шаг по направлению к ней.
– Почему ради меня ты нарушил Устав Рока? Разве это было справедливо? Хотя бы по отношению ко мне – ведь я никогда не смогу стать здесь тем, чем являетесь вы?
Азвер нахмурился.
– Привратник пропустил тебя потому, что ты попросила, – сказал он. – А я привел тебя в Рощу, потому что листья деревьев назвали мне твое имя еще до того, как ты появилась на острове. ИРИАН, шептали они, ИРИАН. Почему ты прибыла сюда именно в этот момент, я не знаю, но это явно не случайно. И Заклинатель тоже это понимает.
– Может быть, я прибыла сюда, чтобы его уничтожить?
Азвер посмотрел на нее и ничего не сказал.
– А может быть, я явилась, чтобы уничтожить сам остров Рок?
И тут его бледные глаза сверкнули:
– Попробуй!
Мощная дрожь сотрясла все тело Ириан, но глаз от Азвера она не отвела. Она чувствовала, что стала сейчас гораздо крупнее обычного человека, гораздо больше, чем была сама; она стала немыслимо, невероятно огромной; она могла протянуть палец и раздавить этого человечка, который стоял перед нею совершенно беззащитный
Ощущение огромной, невероятной силы потихоньку покидало ее. Она чуть повернула голову и с изумлением увидела собственную смуглую руку, закатанный рукав, буйную весеннюю траву, зеленевшую под ее сандалиями. Она посмотрела на Мастера Путеводителя, и он показался ей все таким же хрупким и маленьким. Она жалела этого человека, глубоко его уважала, и ей хотелось предостеречь его от опасности, которая ему грозила, но она не могла произнести ни слова. Резко повернувшись, она вернулась на то же место у реки, присела на корточки у весело поющей между камнями воды и закрыла лицо руками, словно отгородившись от Азвера и от всего этого мира.
Голоса магов журчали в отдалении, точно река, но река говорила одно, а они – совсем другое, хотя ни то, ни другое действительности не соответствовало.
IV. Ириан
Теперь в лице Азвера было нечто такое, что Травник спросил:
– В чем дело?
– Я и сам еще не понял… – ответил Путеводитель задумчиво. – Возможно, нам не следует покидать Рок.
– Так мы и не сможем его покинуть, – сказал Травник, – если Ветродуй замкнет ветры и направит их против нас…
– Ну, с меня достаточно; я возвращаюсь в Башню, – сказал вдруг Курремкармеррук. – Я не желаю, чтобы меня выбросили на помойку, точно старый башмак! Впрочем, сегодня вечером мы с вами снова встретимся здесь. – И он исчез.
– А я бы с удовольствием сейчас прогулялся по Роще, послушал, что говорят деревья! – сказал Травник Азверу и тяжело вздохнул.
– Вот и ступай, Дейяла. А я останусь здесь. – Травник ушел. Азвер присел на грубую скамью, сделанную Ириан у передней стены дома, и пристально посмотрел на девушку, сидевшую с поджатыми коленями на берегу реки. С луга, отделявшего их от Большого Дома, доносилось тихое блеяние овец. Утреннее солнце припекало все жарче.
Это отец когда-то назвал его Азвером, что значит «боевое знамя», а потом он уехал на запад, оставив и отца, и все, что так хорошо знал. А свое Истинное имя он узнал от деревьев в Имманентной Роще и позже стал здесь Мастером Путеводителем. Весь последний год рисунок теней и ветвей в Роще, а также переплетение корней безмолвно твердили ему об одном: грядут страшные перемены, грозящие крушением этого мира. И теперь эта беда уже нависла над ними, он это чувствовал.
Но за Ириан он в ответе. И она, как это и должно быть, находится под его защитой – он понял это, как только ее увидел. И хотя она только что заявила, что якобы может уничтожить Рок, он должен служить ей. И до сих пор он охотно ей служил. Она бродила с ним по лесу, высокая, немного неуклюжая, но совершенно бесстрашная. Он вспомнил, как она отводила в сторону колючие ветви кустарников своими большими осторожными руками, как внимательно ее глаза, золотисто-коричневые, точно вода в тенистых местах реки Твилберн, смотрели на все вокруг; как она прислушивалась к голосу леса, замирая в полной неподвижности. Ему хотелось защищать ее, но он понимал, что сделать этого не в состоянии. Он мог дать ей только немного тепла, когда ей было холодно. А больше ему нечего было дать ей. И она непременно пойдет туда, куда должна пойти. Она не знает, что такое опасность. У нее нет иной мудрости, кроме собственной невинности, и нет иного оружия, кроме собственного гнева. «Кто ты, Ириан?» – прошептал он, глядя на нее, свернувшуюся в комок, точно зверь, запертый в своей мучительной бессловесности.