Сказано — сделано
Шрифт:
— Привет, привет! — весело сказал он. — Ну, Генка, везёт тебе, честное слово! Посмотри, какого коня я тебе привёл. Совершенно случайно наткнулся. Конец месяца, понимаешь. А ведь так ни за что не купить.
Услышав про конец месяца, Генка вздрогнул.
— Да ты что стоишь как истукан, — продолжал Юрий Павлович. — Не рад, что ли?
— Рад, — кисло сказал Генка.
— Ну так спасибо хоть скажи.
— Спасибо.
Юрий Павлович слегка нахмурился и внимательно посмотрел на Генку.
— Что случилось? Может, ты мне наконец объяснишь?
Генка молчал.
— Тогда, может быть, ты, Серёжа, слово молвишь?
Я тоже молчал.
— Ну, хорошо, — сказал Юрий Павлович нехорошим голосом. — Начнём всё по порядку. Какие новости на учебном фронте? Покажи-ка, кстати, дневник.
Генка обречённо полез в портфель. Юрий Павлович подозрительно потянул носом воздух и открыл дневник.
— Что это за абстрактная живопись?
— Это не живопись, — мрачно сказал Генка. — Тут… это… оценка стояла.
— Какая оценка? — ласково спросил Юрий Павлович.
— Единица, — выдавил Генка.
— Ах, единица. Прекрасно! Значит, двоек тебе уже не ставят. Это слишком много. Тебе ставят единицы. А ты бежишь и производишь над ними химические опыты. Ради науки, конечно. Выходит, мой сын не только двоечник, не только единичник, но он ещё и трус! Трус и обманщик! А ты, Сергей, думаешь, что ты друг этому субъекту? Нет, ты сообщник. Ну, вот что. Завтра же перед уроками ты подойдёшь к учителю, всё расскажешь и слезно попросишь восстановить единицу в дневник. Да попроси, чтобы пожирнее поставил. Красными чернилами. И никакого велосипеда! Продам! Завтра же продам!
Юрий Павлович ещё много всякого говорил, а в комнате стоял запах бензина и одеколона «Северное сияние»…
На другой день в школе мы стояли перед учителем.
— Николай Михайлович, — сказал Генка, — поставьте, пожалуйста, мне единицу назад.
Николай Михайлович оторвался от журнала и вопросительно посмотрел на Генку.
— Единицу? Какую единицу?
— Ну, ту, что вы мне за домашнее изложение поставили.
— Постой, постой. Никакой единицы я тебе не ставил. А за изложение у тебя четвёрка. Очень прилично написано. Всего одна ошибка.
— Как не ставили?! — Генка вытаращил глаза. — А в дневнике? Там же была единица, я же видел!..
И Генка, запинаясь, рассказал всё как было.
Николай Михайлович слегка задумался, а потом сказал:
— Понимаешь, ручка у меня что-то барахлит. То пишет, то не пишет. Вот хвостик у твоей четвёрки, наверное, и не дописался. А ты, не разобравшись, что к чему, побежал её выводить. Это, дружок, называется «сам себя высек».
— Хвостик, — растерянно сказал Генка и икнул.
Велосипед Генкин папа всё-таки не продал.
А к Дню учителя мы подарили Николаю Михайловичу новую авторучку.
Подарки
Утром за завтраком я сказал:
— Папа, хочу с тобой посоветоваться. Скоро у Генки день рождения, а я совершенно не представляю, что ему подарить.
— Сложное дело, — ответил папа и развернул газету. — А когда день рождения?
— Ровно через месяц и четыре дня. Но я так считаю: надо заранее всё продумать, чтобы потом не нервничать.
— Что ж, — сказал папа. — Мужчине хорошо подарить кинжал в золочёных ножнах или пару дуэльных пистолетов. На худой конец подойдёт турецкая сабля.
— А конскую сбрую с бриллиантами можно? — спросил я.
— Это мысль, — ответил папа и углубился в газету.
Я понял, что он тоже не знает, какой подарок сделать Генке, и что придётся думать самостоятельно. Я долго ломал голову, а потом решил: «Ну чего зря мучиться. Взять да и спросить у самого Генки. А всякие там сюрпризы и секреты ни к чему».
Я позвонил Генке по телефону и объяснил ситуацию.
— Это хорошо, что ты со мной решил посоветоваться, — сказал он. — А то, действительно, подаришь какую-нибудь дребедень, которая мне и не нужна совсем. Так что, если не жалко, подари твою немецкую модельку старинного автомобиля. У меня две модели есть, так что вроде как коллекция начнёт подбираться.
— Конечно не жалко, — сказал я. — Только у моей модели руль отбит и колесо плохо держится.
— Ерунда, — сказал Генка. — Приклею. И вот ещё что. Раз уж я знаю, что ты мне подаришь, так дари сегодня. Чего зря целый месяц ждать.
— Идёт, — согласился я.
Я нашёл приличную коробочку из-под маминых духов, положил в неё машинку и, обвязав коробочку розовой лентой, пошёл к Генке. Я поздравил его с наступающим днём рождения и вручил презент. Генка был страшно доволен.
А ближе к вечеру он пришёл ко мне и, вынув из кармана мою коробку с розовой лентой, сказал:
— Серёга, ты меня извини, пожалуйста. Но я это… передумал. Подари мне лучше, если можешь, пару поплавков из пенопласта, которые твой отец делает. А то, понимаешь, стал готовиться к сезону — и ни одного приличного поплавка.
— О чём разговор! — сказал я. — Я тебе пять поплавков дам. И в придачу блесну. А машинку ты оставь. Может, всё-таки соберёшь коллекцию.
На другой день в школьной раздевалке Генка подошёл ко мне и протянул знакомую коробку, перевязанную лентой. Я вытаращил глаза.
— Что?! Опять передумал?
— Да нет, — сказал Генка. — Это тебе. Подарок. И у тебя ведь скоро день рождения. Так что я тоже заранее решил.
— Как это — скоро? У меня же через три месяца?!