Сказатели. Русский фантастический альманах фантастики и фэнтези. № 1, 2014
Шрифт:
— Ты не поймешь. — Гортон склонил голову, ярко-красные перья на шлеме качнулись, как сполох огня. — А впрочем… Ты всегда мне был верным соратником и другом, Хальс. Останься им и в самую печальную и решительную минуту моей жизни. И я обещаю, когда все кончится — я расскажу тебе… И Варгу…
Тяжкое молчание нависло над всадниками. Хальс чувствовал, как гнетущее предчувствие беды стискивает грудь. Потом оба, не сговариваясь, тронули коней и поскакали к пробиравшимся им навстречу по густой луговой траве несчастным, испуганным парламентерам. Парламентеров было четверо. После ритуального поклона старший из них начал речь, которая была тут же бесцеремонно оборвана Гортоном:
— Мое предложение таково: город остается цел и невредим. Я увожу свое войско назад без единого гроша выкупа с горожан. В обмен на
Барабанная дробь стихла. Глашатай в пестром одеянии зычно прокричал три раза «Слушайте!» — и над городской площадью нависла тишина. Глашатай сделал шаг назад, уступая место человеку в лиловой мантии и квадратной черной шапочке — городскому судье. Окинув тоскливым, напряженным взглядом море голов, застывшее у подножия невысокого помоста, судья сцепил пальцы, сдерживая дрожь в руках, и громко, чтоб его слышали в дальних закоулках примыкавших к площади улочек, начал речь:
— Славные жители нашего города! Всех вас собрали здесь, дабы засвидетельствовать всем и каждому, что справедливость торжествует! Торжествует, невзирая на лица и времена, невзирая на сроки давности! Синелиус Бонк, почтенный торговец и член городского магистрата, двадцать пять лет назад, будучи проездом в западных провинциях, ложно обвинил юного сына аптекаря в краже денег. Несмотря на недоказанность вины, Синелиус Бонк, угрожая судье своими связями в столице, настоял на самом строгом наказании мальчика. Тот был заключен в тюрьму, откуда вышел закоренелым преступником, чем принес немало слез и горя окружавшим его людям. Синелиус Бонк! — Два дюжих стражника с алебардами вытолкнули на помост дрожащего и затравленно озирающегося старика в просторной льняной рубахе, наспех заправленной в узкие штаны. — За клевету, за содействие обвинению невиновного, за жестокосердие и мстительность приговариваю тебя к позорному столбу!
Крик отчаяния слился с гулом толпы. Палач с помощниками подвели упирающегося Синелиуса к стоящему на краю помоста столбу с колодками, сноровисто уложили запястья и шею в соответствующие пазы и затем закрыли колодки. Щелчок — и тяжелый амбарный замок, плотно продетый в скобы, намертво скрепил половинки колодок.
— Вот так осужденный Синелиус Бонк простоит три дня и три ночи, а затем он будет с позором изгнан из города на веки вечные! Горожанам дозволяется в течение всего этого времени выражать свое презрение к преступнику.
Двое стражников вынесли за оцепление и поставили перед помостом огромную бадью с тухлыми яйцами и гнилыми овощами. Стражники из оцепления сильно потеснились, стараясь встать подальше от смердящей бадьи. Закованный в колодки завыл, затем зарыдал, а когда в его голову, промазывая поначалу, полетели первые гнилушки, он забился в заскрипевших колодках, и вой его стал совсем уж отчаянным, словно у бездомной собаки, умирающей от холода и голода.
Из толпы почти незаметно выбрались три фигуры в тяжелых, не по сезону теплых дорожных плащах, тщательно пряча лица под капюшонами. Они направились к городской стене, где заросли папоротника и плюща скрывали от глаз потайную калитку.
— Странный то был мир. До сих пор не знаю, попал ли я к магу или просто к необычному лекарю тамошних мест. Странно было и то, что он нимало не выразил удивления ни моему появлению у себя в доме, ни моему наряду, настолько отличавшемуся от его собственного. Странно было и то, что он понимал нашу речь. Впрочем, он при виде меня сказал: «Еще один оттуда», — отчего я решил, что не я первый провалился именно к этому чародею. Потом (странный у них обычай!) предложил он мне возлечь на обитое черною кожей удобное ложе. Сам же сел на стул чуть поодаль с крохотным фолиантом и изящным грифелем и стал задавать мне вопросы. Он спрашивал о разном — мелком и важном, порой столь незначительном, что я удивлялся его интересу. А порой интересовался такими вещами, что лишь уважение к чужим и потому всегда непонятным обычаям удерживало меня от того, чтобы взяться за меч. Он же вопрошал не просто так. Словно паук, он плел невидимую сеть, ловя то неведомое, неподвластное, то тайное, что всегда нашептывает тебе Некто из-за спины, и, как бы быстро ты ни оборачивался, ты не успеешь увидеть таинственный лик
Сначала обидчика, потом всех столичных торговцев, потом всех из столицы, потом всех, кто за Империю, потом саму Империю…. Дальше пошло-поехало.
— Но таких, как ты, было немало, повелитель, — заметил Варг. — Но они не стали вождями и надеждою многих тысяч, оставшись разбойниками, пиратами, арестантами и каторжниками. Тебе же предначертана была великая судьба!
— Если бы не тот случай, друг мой Варг, я бы стал работящим аптекарем, и, если когда и стоял бы за справедливость, так это — отпуская лекарства больным, но неимущим горожанам. Я вел бы жизнь тихую, благопристойную. Я не повел бы на смертный бой сотни и тысячи из-за жестокой, но не смертельной обиды. Я не рисковал бы своей и чужими жизнями, если бы знал, что ведет меня недостойное желание отомстить за себя одного. Отомстить одному-единственному человеку в Империи. Но маг из иного мира познал мои мысли — нашел их источник и открыл мне глаза. И посоветовал найти обидчика и покончить со старой обидой. Тогда я вскочил на ноги и бросился в ближайшую дверь, и вновь перенесся из иного мира в свой собственный. Горькое пробуждение от былых иллюзий чуть было не свело меня с ума, но сегодня… Сегодня я чувствую себя свободным. Больше мне ничего не надо. Настала пора попрощаться, друзья!
— Куда же вы пойдете, повелитель? — спросил Варг.
— И что будет со всеми нами? — спросил Хальс.
— Пойду жить жизнью человека, свободного от обмана Зовущего. А за себя и других не бойтесь. Вы мудрые и храбрые соратники. Ближе вас друзей у меня нет. И достойнее вас я людей не знаю. Объявите о моей смерти, возьмите всю власть в свои руки. И кончайте войну. Земля пропиталась кровью и пеплом из-за моих заблуждений, она молит о мире. Правьте и помните обо мне, недостойном…
Первый же закон, изданный в Вольном Союзе Двух Королевств за подписями короля Хальса и верховного правителя Варга, под угрозой смерти или вечного заточения запрещал кому-либо практиковать, изучать либо отзываться одобрительно о темном магическом искусстве, именуемом Психоанализом. «Ибо, проникая в тайное и сокровенное, выворачивая наизнанку душу и помыслы человеческие, не признавая вещей высоких и величественных, делает принужденно героев и гениев равными разбойникам и плутам, не делая различий в высоких помыслах и низких желаниях. Что же ждет мир наш, если первые, устыдившись того, что помыслы их низки, уступят место вторым, ни стыда, ни чести не знающим? И если разбойник равен герою, а гений — плуту, то кто изберет путь честный и славный, когда путь беззакония легче и приятнее? Всякий же человек — суть творение чудное и непостижимое, способное на многое, пока верит в чудесную силу Зова, когда внутри его зажигаются чувства и порывы нежданные и потому необычайные по силе. Пусть же никто, будучи никчемным учеником-подмастерьем, не возьмется глумиться над шедеврами непревзойденного, мудрейшего Мастера! Ибо кто познал мысли его?»
Сказатели
Анна Семироль
Моему Олегу
— Иза! Где ты, Иза? Иза!
Эхо металось по коридору, рикошетило от бетонных стен. Мигала под потолком красная лампа аварийного освещения. По ту сторону двери жалобно мяукала кошка. Хозяева бежали, схватив вещи, а живое существо бросили. Хотя… все здесь знали, что не убежишь. Все равно накроет. И накроет всех, никого не щадя.
Олег остановился, перевел дыхание, прислушался. Где-то вне прогрохотал по улице грузовик — и вновь стало тихо.