Скажи им, мама, пусть помнят...
Шрифт:
— Товарищи, судите меня, я совершил кражу. За костюм и обувь я не заплатил денег, за шляпу, железнодорожный билет и рестораны заплатил… — Он показал листок бумаги, на котором записал сумму расходов. — Остальные сто шестьдесят тысяч левов передаю организации.
Все мы встали и поздравили Стоянчо с удачно проведенной операцией.
— Товарищи, — заявил Иисус, — отныне Стоянчо снова член РМС. Сто шестьдесят тысяч левов — это сто шестьдесят тысяч гранат, брошенных в нашего смертельного врага — фашизм.
От волнения Стоянчо выронил из рук свою мягкую шляпу и улыбнулся.
ПРЕДАТЕЛЯМ
Вторая мировая война уже давно началась. Немцы топтали священную советскую землю, и человечество металось в тревоге: кто победит? Радио и печать превозносили стратегию Гитлера. Наступило страшное время не только для советского народа, но и для нас. Неужели победят темные силы? При каждой встрече со знакомыми мне задавали одни и те же вопросы: что происходит? Победят ли наши? Выстоит ли Красная Армия?
Первые успехи немцев огорчили ремсистов. Еще более тяжелым оказалось то, что радиостанции Москвы передавали о захвате фашистами ряда советских городов.
Пловдив задыхался от духоты. Люди двигались медленно, смотрели друг на друга с тревогой.
Смолкли песни молодежи, ремсисты стали реже встречаться на явках.
Окружному комитету РМС приходилось работать более оперативно. Партия призывала к активной вооруженной борьбе. Днем и ночью мы собирали оружие, готовясь к большому поединку. И вот в эти бурные дни из Софии прибыл ответственный товарищ, возглавивший окружной комитет РМС и объединивший наши разрозненные силы. Это был Малчик — Адалберт Антонов. Пловдив никогда не забудет этого исключительно скромного и преданного партии и народу человека, человека несгибаемого духа и сильной воли.
Для нас наступили тяжелые дни.
Убийство секретаря окружного комитета партии Кочо Цветарова потрясло всех нас. Это убийство и стало началом поединка.
Арестовали и Апостола Петрунова — члена окружного комитета РМС. При каких обстоятельствах его арестовали, нам не удалось выяснить, мы только узнали, что он находится в полиции. Следствие длилось долго. Апостол, находясь под арестом, встречался со своими близкими почти каждый день. Через них передавал нам боевые приветы, и нам в голову не приходило сомневаться в нем.
Разве могли мы допустить, что член окружного комитета может стать предателем? Какими наивными мы были тогда! Никто не догадался предупредить нас, что необходимо проявлять осторожность. А Апостол знал все тайны окружного комитета, все руководство отдельных районов, особенно в гимназиях, за которые лично нес ответственность.
Апостол был хилым человечишкой с колючими и хитрыми глазами, с большим приплюснутым носом, который, словно крючок, приподнимал верхнюю губу. И чем более мелко и незначительно он проявлял себя как человек, тем больше старался выглядеть важным и всезнающим.
Однажды Тошко сказал мне:
— Этот Апостол мне не нравится. Столько времени его держат в полиции и не судят. Уж не замышляют ли они что-нибудь?
Тошко оказался прав. Я придерживался того же мнения, но ни с кем не смел поделиться своими подозрениями. Боялся даже подумать, что Апостол может быть предателем.
Мы поняли грозящую нам опасность, но поздно. Едва переступив порог полицейского участка, он, оказывается, стал предателем, изъявив готовность служить врагу. Составил полный список нашего актива, сообщил полиции все, что знал. И в то же самое время, чтобы ввести нас в заблуждение, враг распространял слухи о «геройстве» Апостола, публикуя его письма, в которых тот призывал нас продолжать борьбу. Нам трудно было ориентироваться в создавшейся обстановке и довольно сложно перестроить всю систему наших нелегальных связей в Пловдиве, где мы встречались с молодежью и готовились к грядущей революции.
В оценке поведения Апостола заблуждались даже и те, кому полагалось быть более бдительным.
Молодость, молодость, до чего же ты иногда доверчива!..
На улице Ратника, 15, в квартале Каршиак, в доме дяди Генчо, нас проживало несколько молодых ребят. В этом доме, который позже мы прозвали бункером, жил и Тошко с сестренкой и младшим братом Петром. Дядя Генчо знал обо всем и почти ежедневно информировал нас о новостях с фронтов, потому что регулярно слушал по радио Москву и читал газету «Зора». Бабушка Янка ухаживала за нами, как родная мать, и только время от времени приговаривала:
— Эй, мальчики, смотрите, чтобы из-за вас не подожгли мой дом.!
— Тошо, что это за железяки? Ну-ка спрячь их получше, а то за это могут отправить на виселицу.
Нам ничего не удавалось скрыть от доброй бабушки Янки. Она догадалась и о наших подозрениях в отношении Апостола и беспокоилась вместе с нами. Больше всех переживал Малчик.
Однажды он дал мне денег и приказал заниматься только организационными делами, перестройкой системы связи с организациями.
— Наступают трудные времена, Моисей! Спать не могу из-за Апостола. Нужно соблюдать осторожность.
Но беда пришла.
Холодным сентябрьским утром Петр, младший брат Тошко, разбудил меня. Его глаза были полны слез:
— Арестовали брата, вытащили его прямо из постели. Что делать? Одевайся и бежим!
Мы оделись, спрятали документы.
— Давай вырвем Тошко из рук полиции. Они, должно быть, сейчас где-то около старого моста через Марицу.
— Давай, но как? Голыми руками ничего не сделаешь.
За несколько дней до этого у нас забрали оружие для операции в концлагере «Гонда вода», где готовилось освобождение интернированных.
Бабушка Янка с задумчивым видом сидела во дворе и проклинала полицейских:
— Разрази их господь! Мерзавцы, арестовали такого хорошего парня. И чего им надо от ребят? Работают, не пьют, не курят.
Я не вернулся больше в дом дяди Генчо. Ходил по улицам города, пытаясь как можно скорее узнать, что полиции удалось сделать за эту ночь.
Зловещая ночь! Она смотрела на меня предательскими глазами Апостола, и я отчетливо представлял себе, как он старательно выводит на белом листе бумаги имена, видел его посиневший нос, его глаза, темные и ледяные.