Шрифт:
– Была ли у вас жизнь, рядовой товарищ Кудря? – спросил капитан Тасманов, и все увидели, как вздрогнули крылья его тонкого носа и припухлые от недосыпания веки прикрыли серые неулыбчивые глаза.
Рядовой Кудря – худенький парнишка из пополнения стоял перед капитаном навытяжку, не смея поднять глаз.
– Не было пока ее у вас, рядовой Кудря, – сказал Тасманов и распахнул свои жесткие, колючие глаза. – Вас убьет первый немец, который увидит. А вы проситесь в разведку… – Капитан протянул солдату финский нож. – Если вы хотя бы оцарапаете меня – пойдете на задание, если нет – будете учиться владеть холодным оружием под руководством сержанта Петухова. Итак…
Капитан рисковал, но совсем немного. Никто в дивизии не мог "взять" Тасманова. Он знал дзюдо с детства.
Тихон Кудря долго рассматривал оказавшийся в его руке нож, потом вопросительно взглянул на капитана.
Тот стоял, широко расставив ноги, чуть покачиваясь, и мурлыкал по-немецки известную в ту пору песенку "Ах, Майн либер Августин".
Сержант Петухов подтолкнул Кудрю:
– Приказываю бесшумно снять часового… Вперед…
Разведчики расположились вокруг в ожидании "спектакля". Все они прошли "школу Тасманова" и теперь знали наперед, что произойдет.
Кудря вдруг снял шинель и отбросил ее в сторону, шапка полетела следом. Он расстегнул рукава гимнастерки и отпустил ремень.
– Сапоги сними, – подсказал кто-то.
Тихон послушно снял сапоги, и, когда босой неслышно шагнул вперед, во всей его нескладной фигуре появилось что-то по-рысьи настороженное, цепкое. Он перебросил нож из левой руки в правую, потом снова ловко бросил его влево и поймал на лету.
Разведчики притихли. У Кудри, оказывается, была своя довоенная жизнь, в которой опасность ходила за ним по пятам. Лишь Тасманов остался спокоен и посматривал на солдата с явным интересом.
Тихон между тем отвел руку с ножом за спину и стал медленно приближаться к капитану.
Он долго кружил вокруг Тасманова и вдруг сделал выпад левой рукой, как бы приглашая противника поймать эту беззащитную руку.
Тасманов поймал ее мгновенно мертвой хваткой, резко развернул корпус, и тут Кудря прыгнул вперед, опережая капитана, и нанес справа боковой скользящий удар ножом. Острое лезвие рассекло шинельное сукно, и, хотя Тасманов провел прием и Кудря рухнул лицом вниз, на поляне замерли.
Тихон поднялся, морщась от боли, ища глазами отлетевший в сторону нож.
– Да… – сказал Тасманов, разглядывая располосованную шинель, – навел крем-бруле командиру, теперь штопай до утра.
– Я сделаю, товарищ капитан… – виновато моргая глазами, оправдывался Кудря.
– А то думаешь, – весело вскинулся капитан, – сам полосовал, сам и штопай!
Капитан Тасманов. О таких людях говорят, что они родились солдатами. Бесстрашие и ум, воля и проницательность, лихое виртуозное владение оружием – вот что такое капитан Тасманов. Не было в дивизии более влитого в войну человека, чем Тасманов. Лаконизм и точность его докладов и радиограмм из тыла противника стали поэзией дивизионной разведки.
"Время на войне стоит жизни", – любил говаривать Тасманов и потому использовал всякую возможность подучить новичков из пополнения.
Фронт на участке дивизии встал. Еще два-три дня назад заморозки держали проселочные дороги, но вот внезапно пробежало по земле двухдневное душное тепло, после которого сорвались дожди, обнажился суглинок, – и все заскользило, заелозило, как на льду.
Немцы, пользуясь распутицей, оторвались от наших передовых частей, и теперь штаб наступавшей дивизии был в неведении: где противник, а главное – что он делает. Разведчикам привалило работы. Тасманова вызвали в штаб. Вернулся он скоро, молча пообедал, осмотрел заштопанную Кудрей шинель и спустился в захваченную у немцев землянку.
Там было тесно и дымно. Над картой, испещренной стрелами и кружками, склонилось сразу несколько голов, и среди них – белесая, с хохолком – лейтенанта Варюхина.
Тасманов прислонился к косяку и стал слушать, о чем говорят разведчики.
– Они теперь драпают – на танке не догонишь, – балагурил сержант Петухов, – сбили, мы их с укреплений, а дальше зацепиться не за что. Одно слово – Польша. Самая большая гора не выше Кудри…
– Прыткий ты, – капитан узнал голос Варюхина, – сбить-то мы их сбили, а оторвался от нас немец почти без потерь. И угадай-ка, что он теперь делает – контрудар готовит или окопчики на полный профиль роет.
"Толково рассуждает", – мысленно одобрил Тасманов сказанное лейтенантом.
– Чует мое сердце – за "языком" пойдем, – пробасил старшина Рыжиков. – Вертите, ребята, дырки на гимнастерках…
– Отставить… – сказал капитан и шагнул к столу. – Получен приказ, – голос Тасманова звучал глухо, – обнаружить дислокацию оторвавшегося противника, его передний край, в бой не вступать. Готовьте людей, лейтенант. Пойду сам…
В землянке замерли. Идти в разведку с Тасмановым – честь и удача для любого.
Капитан чуть помедлил, рассматривая карту, и спокойно, словно учеников к доске вызывал, негромко обронил:
– Петухов… Рыжиков… Струткис… Долгих… Кудря… По три запасных диска – гранаты по "рациону". Немецкий камуфляж… Все…
Капитан вел группу вдоль перепаханной танковыми гусеницами просеки, прикрываясь лесом от возможной засады.
Немецкий маскировочный костюм сидел на Тасманове, словно сшитый по заказу. Камуфлированная, обтянутая сеткой каска до неузнаваемости изменила его худощавое, тонкое лицо, и только глаза, холодные и внимательные; строго смотрели в ночную полутемь.
Пятеро остальных, одетые во все немецкое, шагали гуськом вслед за капитаном, похожие выправкой, короткими "шмайсерами" и тем настороженным, цепким шагом, который рождается от долгого внутреннего напряжения. Только Долгих чуть отличался от товарищей – за его спиной горбилась рация, упрятанная в брезентовый мешок.
Они шли уже четвертый час, останавливаясь и прислушиваясь, готовые к оклику и к выстрелу.
Ночной лес жил вспугнутой войной жизнью. Но это были знакомые звуки, и, пожалуй, только Тихон Кудря обращал внимание на шорохи и всхлипы ночного леса.