Скажи красный (сборник)
Шрифт:
Играй для меня, – просила она и расстегивала верхнюю пуговку платья. Он играл, бледный, с испариной на лбу, пока она, обнаженная, не обнимала его сзади, покусывая за мочку уха, – еще, просила она, и он играл, играл, играл, уже не понимая, собственно, на какой из скрипок играет, – темно-вишневого дерева или на этой, живой и теплой.
Звуки
Звуки, которые доносились из пристройки, были разрушительными. Они уже не были приятным развлечением, они таили в себе опасность. Они томили и разжигали. Будили и напоминали. В них было больше дьявольского, чем божественного.
Женщины застывали над картотеками, путались в словах, совершали грубейшие ошибки.
Слово «любовь» появлялось тут и там, и это еще куда ни шло! Слова «желание», «страсть», «одиночество», «нежность»… Они напоминали о чем-то, чего быть уже не могло в этой, новой, жизни.
О вкусе горького шоколада. О солнечных лучах, о шторах цвета топленого молока, о терпких цветочных ароматах. О потрескивании кофейных зерен.
Дисциплина катастрофически падала. Если вчера мысль о ближайших выходных радовала и наполняла смыслом будни, то сегодня этого было недостаточно.
Счастье. Эти двое были непростительно счастливы, счастливы каждый день. Они купались в блаженстве, не дожидаясь субботы. У них была скрипка.
На очередном собрании сектора голоса негодующих повергли в смятение бедную Фа. Она жаждала лишь одного – изгнания самозванки, чужой. Но, если уйдут оба, что останется ей? Одинокие вечера у рояля? Картотеки? Карточки со словом – «любовь»?
Они стояли напротив, не разнимая рук, не обращая внимания на выкрики
Нам хватит рояля, – твердили самые непримиримые. Некоторые женщины молчали, опустив глаза, кусая губы, – непонятно было, в знак солидарности или наоборот.
Скрипач ушел, не обернувшись ни разу.
Он шел, размахивая руками в грязных манжетах. Рядом шла Она, маленькая каурая лошадка. Она хохотала, запрокинув растрепанную голову.
Ей было плевать на карточки и вывески. Все, что она хотела знать, у нее уже было. У нее было гораздо больше, но ни одна живая душа не догадывалась об этом. Пожалуй, даже она сама.
У выхода из сектора скрипач засмеялся и пальцем постучал себя по лбу. Музыка была у него в голове, она была везде, она шла за ним по пятам. Носилась по крышам под дождем, хлюпала по лужам, рыдала и хохотала будто помешанная.
Все это время Фа наблюдала за уходящими. Она надеялась. До последней минуты она надеялась, – строгая, прямая, с безвольно опущенными вдоль тела руками. Она не спала ночь. Постель ее, обычно безукоризненно заправленная, была смята. На полу валялось с десяток карточек с обжигающими словами. Боль. Ревность. Смятение. Любовь. Любовь. Любовь.
Скрипка вишневого дерева была торжественно упакована в выложенный алым сафьяном футляр и отправлена на склад. Туда же отправились и остальные скрипки.
В пристройку вселили старичка-архивариуса, и сектор А вздохнул с облегчением.
Милая Фа по-прежнему музицирует на вечерах. Дамы охотно приглашают кавалеров.
Картотека пополняется с каждым днем, вот только недостает карточек с некоторыми словами.
Многие помнят, какими именно, но предпочитают благоразумно помалкивать.