Скажи миру – «нет!»
Шрифт:
– Доброе утро, – кивнул я, хотя было два ночи. – Вы еще посторожите, а я пойду по делам.
Все по той же укоренившейся уже туристской привычке мы отрыли яму для туалета – за кустами ниже по склону, где можно было чувствовать себя в относительном уединении. Кто-то уже разместил на развилке дуба «указатель» – палку, концы которой с вырезанными буквами указывали на две стороны ровика:
Посмеиваясь,
А это что?! Мне в какую-то секунду показалось, что уже рассветает, – в принципе, в начале июля это можно различить уже в два ночи. Но, во-первых, для рассвета это зарево было слишком уж ярким и локальным.
Во-вторых, как ни крути, а рассветов на юго-востоке не бывает.
Я так обалдел, что продолжал стоять, когда, зевая, подошел Фирсов и пристроился рядом. (Я, если честно, терпеть не могу делать свои дела при ком-то еще, даже при мальчишках.)
– Ты чего, окаменел? – Он толкнул меня плечом и снова зевнул.
– Смотри. – Я щелкнул резинкой штанов. Олег еще не вполне проснулся, поэтому тупо уставился мне между ног, и я дал ему подзатыльник: – Да вон туда!
Надо сказать, в проснувшемся виде Фирс кое-какие вещи соображал быстрее моего.
– Пожар, – сообщил он.
– Лес горит? – Мы поменялись ролями, теперь я плохо понимал, что к чему.
– Да какой лес… – озабоченно сказал Олег. – Настоящий пожар. Дом горит… или еще что-то… но построенное что-то…
– Часовые, блин! – рявкнул Колька. – Ну мы же спать хотим!
Мы сменили ребят, так ничего им и не сказав. Больше того, я и Сергею ничего не сказал – уж не знаю, почему. Мы посидели минут пять. Фирс употребил это время на то, чтобы отхватить от остатков косули кусок остывшего мяса. Сергей долго и уныло-сонно о чем-то думал, потом встрепенулся и сообщил:
– Пойду умоюсь.
Он исчез куда-то по направлению к роднику. Через минуту поднялся и я:
– Пройдусь вокруг холма… А ты кончай жрать, завтракать будет нечем.
Естественно, что первым делом я устремился смотреть на зарево. Оно имело место по-прежнему, хотя вроде бы приугасло как-то…
– Между прочим, – Сергей подошел почти бесшумно, – наш костер видно издалека.
– Не так далеко, как это. – Я вытянул руку. – Видел?
– В кино так горят дома, – тихо сказал Сергей. – Давно?
– Я встал – уже горело. А ребят я не спрашивал.
– Как думаешь, далеко? – быстро спросил Сергей.
– Кто его знает… Ночью огни кажутся ближе… Нет, не знаю, – решительно помотал я головой. – Но завтра мы идем почти туда.
– Ну, завтра и увидим, – хлопнул меня по спине Сергей. – Пошли к костру?
– Я пройдусь вокруг холма, – решил я все-таки исполнить свое первоначальное намерение.
– Давай…
…От страха перед ночной темнотой леса меня излечила раз и навсегда моя первая и последняя одинокая ночевка в лесу на берегу Прорвы. Конечно, тут не Прорва, и тут есть не воображаемые страхи; вон кто-то утробно взревел где-то за луговиной. Интересно, Фирс знает, кто там ревет?
Гулко отозвалась земля. Послышалось многоголосое ржание, я ощутил ногами вибрацию, а через минуту различил на луговине текущую реку конского табуна. Это было красиво, мне всегда нравились кони; больше их только волки и собаки. Я даже мечтал научиться ездить верхом, но у нас в Кирсанове было негде.
Кони резко ушли куда-то влево, в урочище. Я продолжал стоять на месте, всматривался и вслушивался. Нет, ничего. Нигде – ни единого признака человека… кроме пожара. Неужели потеряли наш след? Хорошо бы…
Я вздохнул и зашагал вверх, к костру.
Жарко было с утра, и жара была нехорошая, душная – явно собирался дождь, хотя на небе не возникло ни облачка. Но летние ливни в наших местах (а это, как ни крути, наши места!) налетают молниеносно.
– Вода – проблема, – печально сказал Андрюшка. – В котелках не поносишь, а фляжка только у Кольки есть.
– В принципе, – я затянул ремень, – можно сделать кожаные фляжки, как в Англии. Уайнскины они называются. Только, – признался я, – я вообще-то не знаю, как их делали.
– Иди ты, – уныло предложил Андрюшка, и я пошел – снова в головной дозор, только теперь с Сережкой.
Санек со Сморчом отстали – им приспичило выяснить насчет погони, и они обещали соблюдать максимальную осторожность, а потом догнать остальных. Дело вообще-то нужное, хотя и опасное – но я про них думать забыл. То ли погода так подействовала, то ли еще что, но я находился в невероятно напряженном состоянии. Сергей, похоже, тоже. Я заметил, как он то и дело касается рукояти своего палаша. Смешно это не выглядело – я-то свой и вообще нес в руке.
Мы шли в полнейшем молчании и наконец устали от этого. Ясно было, что сейчас кто-нибудь не выдержит и заговорит на отвлеченные темы, чтобы развеять напряжение.
Но посторонний разговор так и не успел начаться. Сергей, шедший впереди, вдруг как будто споткнулся, уставился себе под ноги, а потом резким взмахом руки подозвал меня. Я оказался рядом в два прыжка.
Сергей молча указал в папоротник подлеска. Я посмотрел туда – и ощутил стремительный спазм желудка.
Смяв телом – как упал на бегу, с размаху – целую полосу сочных листьев, около наших ног лежал парень постарше нас. Вернее, это я сообразил, когда разглядел его повернутое вбок белое лицо. А в тот момент я увидел две вещи: запутавшуюся в светло-русых волосах свежую дубовую веточку и две торчащие в спине рукояти – пустые, из двух параллельных прутьев, завершенных кольцом.
Точно под левой лопаткой. Брошенные с такой силой, что маленькие овальные гарды вдавились в кожаную куртку.
В правой руке у парня был длинный широкий кинжал, запятнанный кровью. А левая – левая сжимала отрубленную человеческую кисть, такую же гипсово-белую, как и лицо убитого…
Второй труп мы нашли почти тут же – за двумя дубами. Это была девчонка – наших лет. Без руки и голая, только то, что она голая, не вызывало никаких мыслей…
Опомнился я за кустами, где меня стошнило – в несколько приемов, пока я не начал давиться жгучей кислятиной лезущей из опустевшего желудка желчи. Судя по звукам, с Сергеем творилось то же самое.