Сказка для добермана
Шрифт:
– Ты за него что, насмерть с медведем дрался?
– Сама не замечаю, как перескакиваю на «ты», и он только ведёт рассечённой бровью, удивляясь таким переменам, но мне не до того. Аромат его крови от недавно полученных ран будоражит рецепторы, и моя пробудившаяся, как по щелчку пальцев жажда, сейчас бьёт по нему, наверняка заставляя думать об одном.
– Заживёт, - хрипло отвечает, а у самого радужка опять багровеет, и я больше, чем уверена, что клыки заострились, уже готовые вонзиться в меня.
– Сами напросились.
Чёрт, мы не можем…
– Тогда… может,
– Может.
Отступаю и делаю тем самым ошибку – с голодным зверем нельзя так. Нельзя разбудить в нём охотничий азарт, а потом сделать вид, что ему показалось, и Дем выпускает из рук пакет, настигая меня меньше, чем за секунду.
Я опять у стены, и это происходит уже третий раз за сутки, но сейчас со мной не церемонятся. Его руки подхватывают под бёдра, сминая ладонями ягодицы, где наверняка останутся следы пальцев, только мне всё равно – я уже во власти этого безумия, и все прежние доводы летят в мусорку, когда самый желанный мужчина на свете вот так вжимается в меня, обжигая собой.
Успеваю глотнуть воздуха, прежде чем губы обрушиваются на мой рот, не позволяя опомниться, а рука уже пробирается под майку, и горячие пальцы сжимают сосок, гладят затвердевшую горошину, скользя всё ниже. Пуговица на шортах улетает куда-то в сторону, когда Дем ныряет рукой между моих бёдер, всё ещё удерживая на весу, и в голове не остаётся ничего, кроме нарастающего давления.
Подо мной каменеет чужая плоть, а я не могу противиться своей жажде почувствовать её сильнее, так что обхватываю ногами его талию, стремясь быть ближе, пытаюсь усилить трение, и охотник прекрасно чувствует мои потребности. Подхватывает надёжнее, несёт в сторону дивана, опуская на спину, но ноги мои оставляет свисать с подлокотника, а потом опять заставляет обхватить его, буквально втискиваясь в меня.
Теперь его возбуждение упирается точно в мою сердцевину, и кислорода вновь мало, чтобы дышать, пока внутри всё обдаёт кипятком. Словно дикарь, Дем задирает майку, оголяя грудь, и обхватывает губами сперва один сосок, а затем и второй, жадно лаская языком тугие вершинки, вдавливается в меня собой, а моё тело струной натягивается от сладкого напряжения.
– Какая же ты голодная, зайка…
Мне кажется, мы оба сейчас взорвёмся. Каждая мышца в теле горит, но мне хочется, чтобы наша кожа соприкасалась, чтобы быть так близко, как это вообще возможно, ведь я не знаю, сколько времени у нас двоих в запасе, чтобы побыть вместе. Вот так…
Уловив моё желание, он ускоряется, двигая бёдрами быстрее, целует шею и проводит по коже языком, а меня пронзает первобытным чувством. Я сама подставляюсь для укуса, показываю свою уязвимость, не отдавая себе отчёта в своих действиях, и напрочь забываю о том, как опасна эта игра.
Укуси меня… Поставь метку и сделай своей…
Почти произношу это вслух, признавая своё полное поражение, но лёгкая боль в запястье отрезвляет именно в тот момент, когда меня почти бьёт в предоргазменной лихорадке, а Дем едва не вонзает в меня свои клыки, сам с трудом удерживаясь на грани.
– Остановись, - прошу не своим голосом, отталкивая его, упираясь ладонями в каменную грудь, и
Рисунок пылает серебром, пульсирует, давая понять, что Эл уже в курсе о моём досуге в его отсутствие, и будет настоящим чудом, если жених не явится прямиком сюда, чтобы учинить расправу.
– Что, боишься, как бы твой ушастый женишок не пришёл бить мне морду?
– звучит уязвлённо, бросая жуткий взгляд на метку, и мне странно это слышать, ведь он не может всерьёз ревновать меня к эльфу. Я для Дема сейчас практически незнакомка.
– Дело не в этом… - птытаюсь объясниться, но понимаю, что всё прозвучит, как оправдание, и мне делается тошно от самой себя.
– Или ты боишься, что со мной можешь слететь с катушек? Знаешь, зайка, врать себе – худшее, что ты способна с собой вообще сделать.
– Снова наклоняется, на этот раз пленяя мои запястья и заводя их же над моей головой.
– Но меня в этой ситуации бесконечно радует только одна вещь.
Да как ему объяснить, если он даже не помнит?!
– Какая же?
– Ты хочешь меня так же сильно, как я тебя, - шепчет над ухом, словно нас и правда могут услышать, а я мечтаю прикрыть уши и не слушать, потому что каждое слово попадает в цель, причиняя боль.
– Но я дам тебе время принять для себя важное решение.
Да какое тут вообще может быть решение? Если бы он сейчас сделал меня своей, погиб бы на месте из-за магии брачного рисунка, а я бы никогда уже не простила себе такого! Именно это озарение заставляет розовый туман в голове рассеяться и помогает мне собрать себя в кучу.
– Никаких решений, Демьян Викторович. Через полчаса мы оба приведём себя в порядок и встретимся в кухне, - отстранённо говорю, выравнивая дыхание, и стараюсь уверенно смотреть в его глаза, хотя сама до сих пор лежу под ним полуобнажённая.
– Мы сделаем вид, будто ничего не произошло. А потом обговорим всё, что касается дела.
Не верит мне ни грамм, но доказывать что-либо я не намерена.
– Так, значит?
– Да. Теперь отпустите и дайте мне уйти.
Хватка ослабевает, и как бы мне ни хотелось, чтобы не отпускал, стремительно принимаю вертикальное положение, поправляя одежду. Не дожидаясь его ответа и игнорируя то, что выглядит Дем, как побитый пёс, медленно покидаю гостиную, ещё хранящую дикую смесь наших запахов, и на лестнице ускоряюсь, пока не оказываюсь в спальне. Запираю дверь, съезжая по ней спиной, а затем слышу глухой удар внизу.
– Прости меня, - бормочу, позволяя одинокой слезе скатиться по щеке.
Он итак пострадал однажды по моей вине, и я больше этого не допущу, а значит, не позволю к себе снова приблизиться!
Жаль, я ещё не догадываюсь, что эта задача вовсе невыполнима...
11
Демьян
Идиотизм и полная потеря в пространстве – вот основной девиз моей жизни после возвращения.