Сказка, не рассказанная на ночь

Гальперин Андрей Борисович

И теперь Остин представил себе, как он вытягивает из земли репу и какая она тяжелая и неудобная. Он представил себе, как грузит репу в пикап и везет ее в центр Вилландтауна, где сегодня начинается Праздник Урожая. Он представлял себе восхищенные взгляды знакомых и незнакомых фермеров, фотокорреспондентов, и даже статью в «Айова Фермерс», да что там, в «Нэшнл Джиогрэфик»…

Остин мечтал, прикрыв глаза, поводя ладонью по гладкому боку, и не замечал, как упругая плоть под его рукой медленно расступается, обнажая черное нутро с красными

прожилками.

В доме зазвонил телефон. Дрю, дымя сигаретой, не спеша пошаркала к столику и подняла трубку. На дворе разрывался хриплым лаем Баги-Бой.

— Вот чертова собака… — Дрю положила трубку на столик, распахнула ставни и закричала во двор:

— Эй, Остин! Звонят адвокаты по поводу земли за холмом!

Баги-Бой все не унимался. Дрю буркнула в трубку, в том смысле, что мистер Баррет сейчас перезвонит и, запахнув поплотнее шерстяной халат, направилась во двор, на ходу прикуривая очередную сигарету. За ней следом увязался Мистер Саблезубый.

Первым делом Дрю зашла в вольер и отвязала Баги-Боя. Но огромный ирландский волкодав выходить не пожелал. Он пялился куда-то вглубь двора и, поскуливая, жался к металлической сетке ограждения. Дрю хмыкнула, подумав, что пес опять попал Остину под горячую руку, и направилась дальше. Мистер Саблезубый за ее спиной вдруг зашипел, выгнул спину дугой и стремительным рывком взлетел на старый орех. Дрю обернулась и внезапно почувствовала какую-то неясную тревогу. В кустах вокруг нее что-то тихо скреблось, словно все мыши Айовы собрались у них во дворе на праздник Урожая. Дрю вздрогнула и поспешила в гараж. Не обнаружив мужа ни в гараже, ни в курятнике, ни в сарае, где пылился старый трехколесный культиватор, Дрю, тревожно озираясь, направилась к свинарнику. Из дверей ей навстречу выбралась Синтия, с ног до головы заляпанная свиным дерьмом. Дрю бросила окурок в бочку с мусором, зябко передернула плечами и спросила, почему-то шепотом:

— Синтия, девочка моя, ты не видела Остина?

Девушка зашамкала беззубым ртом и пробормотала:

— Дедушка на огороде…

Дрю выругалась про себя. Ну, конечно же! Старый идиот опять сидит возле индейской репы и мечтает, как сегодня в городе будет хвастать перед Тичем О’Рейли и Фредом Буггинсом. Тащиться на огород ей не хотелось, и потому Дрю набрала в легкие побольше воздуха и закричала:

— Эй, Остин! Позвони адвокатам, мать твою, старый придурок!

Синтия в испуге сжалась и закрыла уши измазанными в дерьме руками. Остин не ответил, и это было удивительно. Как правило, в ответ на подобную тираду Дрю выслушивала что-то подобное, плюс угрозы немедленной физической расправы.

— Ну, старый козел!

Старуха зло фыркнула и решительным шагом направилась к огороду. Еще издалека она увидела желтый ботинок, выглядывающий из-за обширного серовато-желтого бока огромного овоща.

— Эй, Остин! Брось обниматься со своим чудовищем!

Не услышав ответа, Дрю подошла ближе и в недоумении замерла с открытым ртом. Возле репы лежали оба желтых ботинка, и оба ботинка были пусты. Дрю наклонилась, медленно, как во сне, совершенно не осознавая происходящего, и подняла с земли правый ботинок. Из ботинка потекла вязкая лиловатая жижа. И тогда старуха закричала и попятилась. Но серо-желтый бок репы вдруг с чмоканьем раскрылся, и на землю повалились, извиваясь, черные с красными прожилками щупальца. Дрю все пятилась, держа на вытянутой руке ботинок, не переставая визжать, и щупальца бросились ей вдогонку, обхватили лодыжки, дернули, повалив на землю, окрутили лицо, спеленали руки, и разрезая мышцы, поволокли к чавкающей красно-черной пасти. Старуха дергалась изо всех сил, извивалась и, наконец, высвободив голову, дико заверещала:

— Синтия!!! О, Боже, как больно… Синтия, помоги мне…

Услышав приглушенный крик, девушка бросилась к огороду, но в ужасе замерла.

По всему двору извивались похожие на щупальца черные, с красными ворсинками, корни. Синтия схватила тяпку и принялась рубить мерзкие отростки, но их становилось все больше, черная шевелящаяся масса уже перегораживала путь к дому, и тогда девушка, размахивая тяпкой над головой, побежала вперед, туда, откуда доносились слабые стоны. Вслед за ней корни потащили изрезанного и вяло поскуливающего Баги-Боя.

За плантацией табака Синтия вновь замерла, парализованная ужасом. Черные корни уже почти целиком втащили старую Дрю в раскрытую пасть, ее худые ноги лишь вяло подергивались. Синтия упала на колени, вцепилась пальцами в лодыжки и потянула на себя, что есть силы. Репа сытно рыгнула, девушка отлетела назад, держа в каждой руке по старческой ноге. Каждая нога, принадлежавшая ранее Дрю, поверх шерстяного гетра заканчивалась белой объеденной костью. Синтия ошеломленно переводила взгляд с одной ноги на другую, а черные корни уже оплетали ее толстые ноги. Мимо нее корни протащили Баги-Боя, тут же исчезнувшего в пасти, за ним последовал Мистер Саблезубый, за ним корни тащили что-то черное, вяло трепыхающееся, и тут Синтия завизжала. Корни подтаскивали ее все ближе и ближе, и вот уже ее ступни погрузились во что-то мягкое, сразу же онемели, а визжащую Синтию все тянули и тянули вперед…

И вдруг все закончилось. Цепкие корни обмякли, и Синтия, перебирая руками, выбралась на дорожку к саду. Ее ноги ниже колен оканчивались белыми торчащими костями, покрытыми лиловыми струпьями. Синтия с трудом повернула голову и посмотрела на чудовище. Репа обмякла, перекосилась набок, некогда зеленая упругая ботва стремительно желтела и осыпалась.

С противоположной стороны дряблая кожица овоща треснула, раздвинулась, и на землю спрыгнула крупная черная крыса. Пошатываясь на трясущихся лапках, Мамаша Одри не спеша двинулась к сараю, сжимая в зубах что-то лиловое, подрагивающее, сочащееся густой жижей.